Изменить размер шрифта - +
Почему нельзя, нафиг, провалиться куда нибудь хотя бы на время и не видеть, не слышать, не чувствовать, а главное ничего не помнить?! Хотя нет можно, кома называется. Обо что удариться головой?

Я завидовала себе вчерашней и от жалости к себе нынешней металась от «как он мог» к банальному «все мужики сволочи»! Рядом с гуру, почти касаясь плечом его предплечья за тесным столом, это было иронично. Особенно, если он слышит ли мысли... Хотя вряд ли! Его уже снесло к калитке, а затем и к шоссе с горки вниз моим хаосом...

«Не хочу! Не хочу! Не хочу!» – мысленно кричала я, и даже не договаривала, чего именно.

Да и какая разница?! Не хочу вот этого – того, что есть. Помнить, знать, что это Артём, обвинять, страдать! Как это – простить такое?! Как это – не любить его больше?! Как не хотеть, чтобы он всё прочувствовал?! И как жить дальше?!!!

Меня тянуло в разные стороны: страх потерять и невозможность перенести. Только хорошее воспитание и категорическое неприятие скандалов сдерживали горящий в душе бикфордов шнур и не позволяли мне взорваться и рассыпаться по округе сотней мёртвых бурундуков.

– Угощайся, – сказал Мастер и положил мне на тарелку сыр и фрукты.

– Спасибо, – буркнула я еле слышно, но спустя несколько минут не выдержала: – Зачем тут все эти люди? И вообще всё это? Не ужин, а остальное?

– Чтобы перестать страдать.

Я хмыкнула. Пафосный идиотизм. Мастер меня раздражал, впрочем, как и всё прочее. Боль приносил даже звук бензопилы с чёрт знает какой отсюда улицы. Саднил, раня кожу солью, морской бриз. Чайка толстая, отвратительная пролетела мимо, за малым не каркнула, алчно глядя на чужую еду. Придумали тут романтику, понимаешь! Море, закат, чайки... Крысы они летающие! Вот они кто!

– Вряд ли тут собрались сплошь страдающие, – съязвила я, едва не скрючиваясь от душевной колики. – Вон Милана со своими подругами, похоже, весьма довольны собой и жизнью.

– У всех одинаково лёгкая и одинаково тяжёлая жизнь, просто у кого то хватает стойкости не жаловаться, – спокойно ответил Мастер. – Но спроси каждого, и в большинстве случаев ты услышишь душераздирающую историю.

– Мда... историю... Ну ну. Человеку свойственно ошибаться, – усмехнулась я, имея в виду гуру и продолжая внутренне бунтовать. Что он знает о страдании?! Да он, похоже, вообще ничего не знает! Ему б мою жизнь, просто один этот год, и я б посмотрела, как бы он заговорил!

– Человеку свойственно ошибаться. Человеку же свойственно и прощать, – ответил он.

– В пословице говорится о Боге.

– И пословицам свойственно ошибаться, – улыбнулся в бородку Мастер.

Я подняла глаза от тарелки и увидела Артёма. В то же мгновение снова вспыхнуло воспоминание о проклятом Порше – визг тормозов, удар, боль. Меня передёрнуло. Я почувствовала накатывающую панику, сжалась вся, а затем в пальцах оказался пластиковый стакан.

– Дыши ртом, – сказал Мастер на ухо. – Ртом, говорю. Давай спокойно. Вдох выдох. Ещё. Ещё. Теперь пей.

Я так и сделала. Отпустило. Опять ссутулилась под грузом мыслей. Иногда грудь перехватывало и горло давило, тогда Мастер повторял:

– Дыши ртом.

Дышу. Больше ничего и не оставалось. Я решила, что не буду смотреть на Артёма, иначе не выживу. И так, глядя только на тарелку и куцый участок стола, я немного утихла. Спокойствием это не назовёшь. Мысли стали вязкими, по прежнему тяжёлыми, но без панических атак. Беседа и еда текли вперемешку с чаем, а я застряла в собственном горле сухим комом обиды и жалости к себе.

Артём... он ведь даже не осознаёт! Ещё посмел в чём то меня подозревать... Сидит, ест, говорит с народом, как ни в чём не бывало. Ему и не понять! Ему всё давалось легко и весело с его то деньгами! – сказала я мысленно в негодовании, и вдруг от этих мыслей заныло сердце, словно было со мной не согласно, и ему стало неудобно в моей груди.

Быстрый переход