-  Революционер должен всюду твердую линию проводить. Никаких компромиссов. И почему это вы, товарищ бес комиссар Адольф, пытаетесь отмежеваться от своих… как бы родственников? Если не ошибаюсь, нечистая сила вам роднёй приходится.

    -  Лешие и домовые мне не родственники, - обиделся я. - А так - мелкая шушера. Какой же нормальный бес будет дружбу водить с этими поганцами? Их так и называют - малые Темные народы… И рыцарей я, честно говоря, недолюбливаю. Особенно паладинов. Сколько я от них в свое время зла натерпелся! Итак, ладно - сейчас я кое-что пошепчу, и все уладится. Тихо! Дайте мне сосредоточиться!

    Матрос и комиссар притихли.

    А славно у меня получилось! Да никак иначе и не могло получиться - у кого же, как не у меня, товарищ художник Босх учился изображать страшилищ? Когда я закончил пассы, дошептал заклинание и прихлопнул в ладоши, над полянкой, ознаменовав свое появление желтым облачком вонючего серного выхлопа, нарисовалась отвратительнейшая из отвратительнейших харь. Черный лоб, покрытый наростами и язвами, волосы пиявками извиваются в разные стороны (истинно непокорные пряди), раздавленной сливой - нос, выпученные глаза мерзко оранжевого цвета, а уж рот… Тут я, кажется, перестарался. Рот - это ведь начало пищеварительного тракта, так? А у меня вместо рта получилось то, чем пищеварительный тракт обычно заканчивается. И звуки, издаваемые харей посредством этого самого «рта», были соответствующие.

    Но так или иначе, эффекта я добился поразительного. Комиссар Огоньков, вздрогнул, поморщился и прошептал:

    -  Ни дать ни взять оскал империализма.

    А Карась, до глубины своей флотской души пораженный увиденным, даже поднял руку для крестного знамения, но, оглянувшись на меня, вовремя опомнился.

    Домовые с визгом рванули в разные стороны. Лешие, чьи морды, кстати говоря, были ненамного симпатичнее сотворенной мною призрачной хари, побросали дубины и, подвывая от страха, кинулись прочь.

    -  А этот феодальный пережиток… - начал было товарищ Огоньков. Но я и без него видел. Феодальный пережиток, оказавшись в одиночестве, еще минуту по инерции вращал мечом, потом все-таки догадался поднять забрало и оглядеться. Убедившись в том, что враг ударился в позорное бегство, он отнес это целиком на свой счет и, утомленно опершись о меч, горделиво вскинул голову.

    Встретившись глазами с оранжевыми гляделками наколдованного мною страшилища, рыцарь изумленно крякнул.

    -  Сейчас, - захихикал Огоньков, - загремит латами по всему лесу, бессовестный наймит королевского трона.

    Но рыцарь и не подумал греметь латами. Он вскинул меч, издав гортанный воинственный вопль, и атаковал мерзкую харю. Широкое обоюдоострое лезвие, вместо того чтобы, как я ожидал, пролететь насквозь, рассекло харю пополам. Обе половинки задрожали и мгновенно истаяли.

    -  Вот молодец! - пробормотал Карась и неожиданно сорвался с места. - Вот молодец, братишка! - заорал он, выбегая на полянку. - Я отвечаю: хороший ты мужик! А не пережиток, как некоторые тут насвистели! Я все видел, как ты их: ух-ух, клац-бух! Здорово, шпангоут в глотку до самых потрохов!

    Не давая рыцарю опомниться, он схватил его защищенную стальной перчаткой руку и энергично эту руку потряс.

    -  Все равно пережиток, - заявил Огоньков, также выбираясь из укрытия. - Но раз уж на то пошло… Коммунистический привет! - И хлопнул оторопевшего ратника по металлическому плечу.

    -  Дивлюсь я, - стряхнув с себя оторопь и комиссарскую руку, густо прогудел из-за забрала рыцарь.