Последняя страница истории „кизилбашския земли живописца“ была дописана. Оставалось добавить, что понадобилось несколько человек и около десятка учреждений, чтобы передать функции и обязанности одного Ивана Салтанова. И в них, их деятельности, почти без остатка растворилось когда-то столь хорошо известное москвичам и ценимое ими имя.

Кавалер Де Герн

Всю жизнь испытывал я неизъяснимое влечение к старым домам и забытым усадьбам. Талант архитектора в них заметно тускнел, зато становились такими очевидными превратности человеческих судеб, тщета надежд и вечность бытия.

Научной дискуссии не было. Да по тем временам и не могло быть. В годы самой вдохновенной и жестокой борьбы с космополитизмом, изгнания из советского быта и истории всего иноземного академик Игорь Эммануилович Грабарь осмелился высказать предположение, что знаменитый московский Пашков дом — тогдашняя Ленинская библиотека — представляет собой творение не великого русского зодчего Василия Ивановича Баженова, а какого-то, по существу, безвестного французского архитектора кавалера де Герна.

Правда, никаких документальных подтверждений авторства В. И. Баженова не существовало (их нет и до сих пор), а аналогичные по стилю, по архитектурному „почерку“ чертежи подмосковного Никольского-Урюпина несли полную подпись кавалера. Правда, сравнительный анализ Пашкова дома с Царицыном, неосуществленным проектом Большого Кремлевского дворца, очень немногими связываемыми с именем Баженова домами выглядел совсем неубедительно, а родство с постройками Никольского-Урюпина и соседнего Архангельского бросалось в глаза с первого взгляда. Аргумент, выдвинутый против старейшего и опытнейшего историка русского искусства, не подлежал опровержению: все лучшие постройки, где бы и когда бы они ни были возведены, должны принадлежать национальным мастерам. „Очередное помешательство“, по едкому замечанию Игоря Грабаря.

…На пожелтелом листе старой гравюры дом рисовался огромным, в крутых ступенях высокого фронтона, тесно поднимающихся под черепичную кровлю этажей, в наплывах могучих каменных волют, отчеркнувших углы широкого фасада. Целая крепость среди россыпи рубленых домов, амбаров, банек и частоколов. Первая мысль о Голландии стиралась привычным обликом старой Москвы, еще не успевшей по-настоящему ощутить ветер петровских перемен. Впрочем…

Местоположение необычного дома не оставляло сомнений — участок Пашкова дома. И. Е. Забелин уточнял, что стоявшее здесь ранее здание составляло собственность думного дьяка Автонома Иванова сына Иванова. Изображавшая панораму Москвы гравюра голландского мастера Петра Пикара была датирована 1714 годом, и Забелин высказывал мысль, что, хотя строительство дома относилось ко времени правления царевны Софьи, свой „голландский“ облик он получил после перестройки, осуществленной очередным владельцем — самим „Алексашкой“ Меншиковым. Предположение тем более невероятное, что обращение к западноевропейской архитектуре, собственно к Голландии, всегда связывалось с преобразованиями петровских лет — никак не с 1686 годом, когда был закончен дом. И тем не менее документы не оставляли сомнений: Елизаров двор становится собственностью думного дьяка Автонома Иванова в 1680-х годах, когда и начинается спешное строительство.

Имя Автонома Иванова малоизвестно любителям истории, но необычайно существенно для понимания петровского и предпетровского времени, связанных с ними в государстве перемен. Сын приходского московского попа, дослужившийся до одной из высших приказных должностей, а вместе с нею приобретший сказочные богатства. Шестнадцать тысяч душ, не говоря о множестве земель и круглом капитале, — такими возможностями располагали далеко не все представители даже самых знатных семей. Еще во времена Софьи сумел Автоном оказаться при управлении Поместным приказом и получить в той же должности звание думного дьяка.