Бегемот Коко преградил ему путь.

– Ну уж нет, братишка. Тебя в совет выбрали, так советуйся давай, а то я те харю‑то набью сейчас, при людях, избранничек хренов!

– Ты мене не трожь, сука! – вскочил инвалид Хреноредьев.

Бегемот дал ему щелчка, и инвалид опустился на свое место.

– Извиняюсь, стало быть, – поправился все же Коко, – не хренов, а херов! Суть не меняется!

– То‑то! – тявкнул Хреноредьев. Он был удовлетворен.

Трезвяк понял – не выбраться.

– Так вот, дорогие посельчане, – продолжил Чокнутый, – они из своих пушек нас всех как солому пережгут. И на развод не оставят! За каждого ихнего по тыще наших ухлопают! И все равно ведь найдут, ясно, оболтусы?!

– Больно едрено! – вставил Хреноредьев. – В одночасье не скумекаешь, кочерыжь тя через полено!

Буба вспрыгнул на стол, топнул сапогом, что было мочи, потом еще раз – пяток он не жалел.

– Молча‑ать! Всем молча‑а‑ать!!!

От дикого шума проснулся папаша Пуго. Не разобравшись, в чем дело, он с воем и визгом пронесся через всю комнату из своего угла прямо к окну – и сиганул в него. Через мгновенье округу потряс истошный вопль, видно, приземлился папаша не слишком удачно.

– Матерый человечище, – задумчиво проговорил в тишине Бегемот Коко и скрестил на груди все четыре руки.

– Одно слово – работник! – поддержал его Хреноредьев. – Ноне таких и не осталось, повымерли все.

Буба сразу как‑то успокоился, спихнул со стола Пипку. Выпил воды из жестянки – вода была ржавая и отдавала керосином.

– Думайте, придурки, или всем загибаться, или...

– Чего примолк, договаривай! – Бегемот был настроен решительно.

– ...или будем сообща отыскивать виновных! Понятно?!

– Мазуту объелся, что ль! – не выдержал Хреноредьев. – И где ж ты его, виновного‑то, отыщешь теперя?! Она, гадина, умотала, как ее, эта, горбатая которая... Да и не возьмешь ведь голыми руками, едрит тя дурошлепа!

Бегемот кивал. В такт движениям его огромной головы, покачивалась мясистая, на пол‑пуда, губа, глаза были туманны.

– Инвалид прав.

– Дурак ты, Коко, недоделанный! И Хреноредьев твой – остолоп, тупица, дебил! – Буба был готов выпрыгнуть вслед за папашей Пуго в окошко. Он с трудом сдерживал себя, чтоб не перейти в рукопашную с членами поселкового совета. – Дегенераты! Не надо никого искать и ловить! Это дохлый номер! Выдвинем своего, нашенского виновного, обяжем... и сдадим туристам, дескать, весь спрос с него! Понятно?!

В комнате стало совсем тихо.

– Ну, какие будут предложения? Кто чью кандидатуру выдвигает?! Пошевеливайте мозгами, кретины!

Тишина стала зловещей.

– Иначе всем крышка!

В эту минуту что‑то зачавкало, захрюкало. Завоняло псиной. Сначала появились две огромные мохнатые лапы, они вцепились в края подоконника из‑за окна. Потом показался и сам обладатель лап – папаша Пуго. Он залез внутрь, уселся на подоконник, поскреб волосатую грудь и радостно осклабился.

– Гы‑ы, гы‑ы!

Все как один уставились на него.

– Выбирать надо лучших! – твердо произнес инвалид Хреноредьев. И добавил от полноты чувств: – Едрена‑матрена!

Котособаченок Пипка осторожно, оставляя мокрые следы, пополз к выходу. Папаша Пуго поймал его длиннющей своей лапой, поднес к обезьяньим губам, поцеловал слюняво, потом прижал к груди и стал медленно и тяжеловато поглаживать.