— Мы вам очень обязаны, — сказал Литси.

Мохаммед одарил нас лучезарной улыбкой.

— А каким образом производитель продает свой товар? — спросил я. Он его рекламирует?

— Конечно. В военных и деловых журналах во всем мире. А еще он может нанять агента — такого, как я. — Мохаммед улыбнулся. — Я работаю. Меня хорошо знают. Люди, которым нужно оружие, приходят ко мне и спрашивают:

«Что нам подойдет? Сколько это стоит? Как скоро можно заключить сделку?» Я посредник! — Мохаммед развел руками. — Без меня не обойтись... — Он взглянул на часы. — Что-нибудь еще?

Я, повинуясь внезапному порыву, спросил:

— Скажите, а если кому-нибудь понадобился бы пистолет, вы могли бы его достать? Такой, знаете, с возвратным ударником?

— Они устарели, — не задумываясь ответил Мохаммед. — В Англии их производила фирма «Экклс энд Шелвок» в Бирмингеме. Вы их имеете в виду? Дуло калибра 0.405?

— Наверно, — сказал я. — Я не знаю.

— Такими вещами я не торгую. Это слишком специализированный товар.

Я, конечно, мог бы найти вам такой пистолет, но это потребовало бы слишком много времени и денег. На самом деле таких пистолетов довольно много. Я бы на вашем месте поспрашивал старых ветеринаров. Они их с удовольствием продадут. Но на такой пистолет, разумеется, тоже нужна лицензия. — Он помолчал. — Хотя, господа, если быть откровенным, я предпочитаю иметь дело с клиентами, которых не волнует наличие лицензии.

— Скажите, — начал я, — только, пожалуйста, не обижайтесь, я вовсе не хочу вас оскорбить, — скажите, можете ли вы представить себе человека, которому вы откажетесь продать оружие?

Мохаммед не обиделся.

— Только если я буду видеть, что он не сможет или не захочет заплатить. Но не по этическим соображениям. Я не спрашиваю, зачем им оружие. Если бы меня это волновало, я бы торговал чем-нибудь другим. Я продаю вещь, а как ее используют — это уже не мое дело.

У нас с Литси вопросов больше не было. Мохаммед снова убрал пистолет в футляр, где тот аккуратно лег в свое гнездо рядом с ровными рядами патронов. Мохаммед закрыл футляр и убрал его в чемодан.

— Не забывайте, — сказал он, по-прежнему улыбаясь, — что нападение и защита существовали еще на заре человеческой расы. Несколько тысяч лет назад я бы, вероятно, продавал хорошо отточенные кремневые наконечники.

— Спасибо вам большое, мистер Мохаммед, — сказал я.

Он любезно кивнул. Литси встал, пожал ему руку с бриллиантовым кольцом. Я сделал то же самое. Мохаммед предупредил, что, если мы увидим в коридоре его приятеля, нам не надо беспокоиться и не надо заговаривать с ним: он вернется в номер, когда мы уйдем.

Мы не стали заговаривать с приятелем Мохаммеда, который сшивался у лифтов, и без приключений спустились на первый этаж. Мы нарушили молчание лишь в такси по дороге на Итон-сквер.

— Оправдывается, — сказал Литси. — Все так делают. Это естественное желание.

Литси обернулся ко мне:

— В смысле?

— А иначе человек предастся самообвинениям и впадет в отчаяние. Самооправдание может быть иллюзией, но оно не дает тебе покончить жизнь самоубийством.

— Самоубийство тоже можно оправдать.

Я улыбнулся.

— Естественно.

— Нантерр, — сказал Литси, — испытывает непреодолимую тягу к кремневым наконечникам.

— Угу. «Великолепные наконечники, легкие, дешевые, острые как бритва!» — И с печатью де Бреску.

— Я вдруг представил себе, — сказал я, — как Ролан пожимает руку Мохаммеду, заключая с ним сделку.