Затащив Говарда в комнату, Сим забрал из покоев Дары обеденный поднос и закрыл за собой дверь. И поскольку стража на башне отвлеклась на поднятую Дарой тревогу, а его одежда позволяла беспрепятственно передвигаться коридорами цитадели, Сим убрался из замка.

Он исполнил свое предназначение, осуществился воплощенный в монете замысел брата Йорга. Брата Йорга, которого он и любил, и в то же время ненавидел. Брата Йорга, который подчинял себе все, на что обращал свой взор, будто каждое его слово источало необходимость повиноваться ему. И, сделав дело, Сим в очередной раз был свободен в выборе пути. Так же свободен, как и все свои восемнадцать лет.

Полчаса спустя на темном и размытом дождем тракте, сидя верхом на добром коне, Сим принял решение, опять направляя поводья к римской дороге, ведущей на юго-восток к дороге на Аппан, к братьям, к очередной монете, очередному заданию, к ясной цели в мире, который так нуждается в жесткой руке.

Позади него, хлопая на ветру и расползаясь в мокрой жиже, остался лежать его свиток с непонятными, размытыми дождем символами, словами и смыслом, которые исчезали вместе с впитывающейся в землю водой.

Вот и вся история. Порадуйтесь, что она не о вас, что вам ложь еще не раскрыта и не поведан секрет.

Примечание. Хотя сюжет здесь более сложный, чем у некоторых других рассказов в этом сборнике, сама история довольно проста. Если здесь и присутствует какая-то глубина, то она касается природы лидерства, когда уверенность, с которой отдаются приказы, зачастую важнее того, насколько они корректны.

Познай себя

- Почитай отца твоего, - эхом разнеслось от престола, пока Гомст торопливо приближался по длинному черному ковру, простиравшемуся от дверей до помоста.

Гомст прошел последнюю пару придворных рыцарей и встал перед королем Анкрата. Духовенство, независимо от сана, не склоняло головы перед коронованной особой, но Гомст все равно чувствовал непреодолимое желание поклониться. Он вперился взглядом в нижнюю ступеньку, ожидая пока к нему обратятся.

- Почитай отца твоего. Это же одна из десяти заповедей, которые Бог счел необходимым высечь на каменных скрижалях, не так ли?

Лишь теперь Гомст поднял глаза на короля:

- Так, ваше величество, - он решил не добавлять «и матерь твою». Король Олидан выглядел человеком, который не слишком-то любит делить с кем-то почтение.

- У меня два сына, которым не мешало бы глубже изучить эту заповедь. - Олидан откинулся на спинку высокого трона, не развалившись, но вполне непринужденно. Железный обруч, удерживающий черную массу его волос, был инкрустирован рубинами, которые блестели в свете факелов капельками крови. Холодно-синие глаза смотрели на Гомста сверху.

- Это никому бы не помешало, ваше величество, - подавил Гомст непреходящее желание поклониться. Епископ назвал это назначение наградой за верную службу, но под тяжестью взгляда Олидана Гомсту подумалось, что это скорее наказание.

- Мой старший сын поклялся убить меня, священник. Что ты об этом думаешь, а? Какое наказание предписывает церковь за такую измену? - Не вставая с трона, король подался вперед, словно их было только двое, как в тиши исповедальни.

Гомст открыл рот в надежде, что ответ сыщется сам по себе, но этого не случилось:

- Я ... я думал, что ваши сыновья еще слишком малы, ваше величество?

- Старшему шесть. Младшему четыре.

- Послание к Коринфянам 13:11. Когда я был младенцем, то говорил, как младенец, - воздел Гомст руки. - Даже у Господа нашего было время, когда он говорил и мыслил как младенец. - Гомст чувствовал себя бредущим по лабиринту из острых лезвий. Ему не хотелось ни провалить испытание, которому его подвергали, ни нанести обиду.