|
.. — Даже в такой любви? — Да. Она грустно задумалась над этими словами, сидя в маленькой темной кабинке. — И приходите поскорее опять... — сказал он. — Сейчас я не могу отпустить ваши грехи... но приходите опять... завтра. — Хорошо, отец мой, — тихо промолвила она... — А если будет ребенок? — С вашим чистым сердцем и с его мужеством... — ответил он. — Воспитайте его добродетельным, чтобы он молился за отца своего. Внезапно чувство беспредельной благодарности прорвалось сквозь боль — как будто она увидела далекое будущее, где жизнь опять продолжается. — Помолитесь за меня, дочь моя, — попросил он. — Да, о да, — ответила она. Выйдя, она посмотрела на дощечку исповедальни. Имя было ей незнакомо. Священники ведь все время меняются. Она вышла на улицу... Боль еще не прошла, нельзя стряхнуть ее с себя при помощи слов; но самое ужасное осталось позади, подумала она, ужас замкнувшегося круга... Вернуться домой, вернуться в кафе Сноу — они, конечно, возьмут ее обратно, — как будто Малыш никогда и не существовал. А он существовал и всегда будет существовать. У нее возникла внезапная уверенность в том, что она носит в себе новую жизнь, и она с гордостью подумала: «Пусть только попробуют уничтожить его, пусть попробуют!» Она повернула на набережную против Дворцового мола и твердо зашагала в сторону, противоположную от дома, по направлению к пансиону Билли. Нужно было спасти кое-что из того дома, из той комнаты, не дать им уничтожить еще что-то — его голос, обращающийся к ней, а если будет ребенок, то и к ребенку... «Если он любил вас, — сказал священник, — это доказывает...» Она быстро шагала в мягких лучах июньского солнца навстречу самому страшному испытанию из всех, какие ей довелось пережить. |
