— Здесь у меня кассовый журнал, — пояснил он Шумилову, хлопнув ладошкой по книге, — заодно и с должниками поговорю.

Они поднялись наверх, на четвёртый этаж, туда, где находились самые дешёвые квартиры. Варнавский потрындел звонком и на вопрос из — за двери «кто тама?», бодро ответил: «Анна Лукинишна, а ну открывайте, это Варнавский за деньгами явился!». Дверь отворила та самая бодрая старушенция, что буквально неделю назад рассказывала Шумилову о том, как должала ей Екатерина Семёнова. Но с перепугу, вызванного тем, что явился приказчик, она Алексея даже не узнала.

— Александр Иванович, ну ведь сейчас Поликарп на работе, — залепетала она, — Я ведь обещала всё погасить! У него большой заказ, ему только лаком осталось покрыть гарнитур и он сразу получает на руки чуть ли не 80 рублёв! Мы всё отдадим, долг — то копеечный!

— Конечно, копеечный, — огрызнулся приказчик, — две недели просрочены! А почём у нас неделя, ась? Небось, не копейка!

Он прошёл мимо неё к двери дальше по коридору и требовательно постучал кулаком:

— Аграфена, это Варнавский! Открывай!

Из — за двери ему что — то ответили, но Шумилов не разобрал, что именно.

Приказчик обернулся к Алексею и пояснил: «комната уже сдана, но сие нам не помеха». Было похоже, что бодрый старичок был готов за три рубля, полученные от Шумилова, свернуть горы! Он снова ударил кулачком в дверь:

— Аграфена, не выводи меня из себя! Открой сейчас же!

— Я ребёнка кормлю, — донеслось из — за двери, но приказчика этот ответ нисколько не смутил:

— Да хоть зад ему вытирай, мне — то что за дело? Открывай, говорю, и не спорь! Что я грудей женских не видал?

Через полминуты послышался скрежет проворачиваемого в замке ключа и дверь немного приоткрылась; в щели показалось взволнованное женское лицо:

— Не могли бы Вы подождать, Александр Иванович? — искательно спросила женщина.

— Ни минуты! — рыкнул в ответ приказчик.

«Да ты, батенька, брутальный хам!» — с неожиданным раздражением подумал Шумилов, — «Горазд на женщин орать! А сам за трёшку прогибаешься хуже лакея! Были бы их мужики дома, они б тебе плешь — то подрихтовали, да ты бы и сам в их присутствии так орать поостерёгся…» Но ничего такого вслух он, разумеется, не сказал; не тот ещё момент был.

Варнавский хозяином вошёл в отпертую комнату, оглядел помещение. Шумилов проследовал за ним. Открывшая дверь молодая женщина торопливо завязывала халат; она, судя по всему, действительно только что кормила младенца, выглядывавшего из люльки.

— Аграфена, скажи на милость, когда твой супруг появится? — обратился к женщине Варнавский, а Шумилов, не прислушиваясь к их разговору, направился прямиком к одному из двух окон, бывших в этой комнате. Он сразу понял какой именно цветочный горшок ему нужен. Собственно, цветков было всего два: фикус и кактус. Первый, высотой почти два аршина (1,4 м.), сидел в довольно вместительной деревянной кадке, стоявшей подле окна, а второй — в небольшом горшочке на подоконнике. Шумилов извлёк из кармана заранее приготовленную пилку для ногтей и быстро воткнул её в мягкий грунт в нескольких местах кадки. Раздался отчётливый звук царапания металла по металлу. Шумилов разгрёб пальцами землю и вытащил из кадки жестяную круглую коробку из — под конфет.

Стряхнув с неё землю, он аккуратно открыл крышку. Внутри лежали какие — то финансовые документы, Шумилов моментально это определил на глаз, поскольку написаны они были на самой дорогой гербовой бумаге с акцизным сбором 1 ассигнационный рубль с листа. Он развернул самый верхний лист: это был правильно заполненный вексель на предъявителя на сумму 500 рублей, выданный неким «Горголи Александром И.