Изменить размер шрифта - +
Он заранее знал, что при любых, самых возмутительных намеках с его стороны, тетушкино лицо сохранит такое же добродетельное и честное выражение, какое сохраняется на лицах чиновников, когда заходит речь о коррупции в верхних эшелонах власти.

Кстати, кто придумал дурацкую формулировку, насчет эшелонов?

«Это проявление нашего казарменно-воинственного менталитета», — думал Сергей Владимирович, выезжая на кольцевую дорогу. «Эшелон!» Одни ассоциации чего стоят!

Эшелон, серые шинели, взрыв, сошел с рельс, рухнул под откос…

Еще иногда говорят так: в высших политических кругах.

Но у нас это клише почти не прижилось.

Круг — это нечто замкнутое, устойчивое, равномерно циркулирующее… В общем, образ, не находящий поддержки в умах соотечественников. Вот эшелон — другое дело. Наш паровоз, вперед лети…

Тут Сергей Владимирович оборвал поток собственных мыслей и остановил машину перед воротами поселка. Нажал на сигнал и сделал приветственный жест охранникам, выглядывающим из окна сторожевого домика. Те даже сверяться со списком не стали, сразу открыли ворота и чуть ли не вытянулись по стойке смирно, отвечая на его приветствие. Да, знает народ своих героев…

Он медленно ехал по гладкой хорошо заасфальтированной дороге поселка, время от времени наклонял голову и осматривал крыши домов, выступающие из-за высоких заборов.

Вот этот нехилый домик принадлежит депутату Мосгордумы. Этот, еще лучший, — совершенно непримечательной личности: помощнику лидера одной политической фракции, работающему на общественных началах, без зарплаты… А вот этот домик…

«Странно, — подумал Сергей Владимирович, — я не знаю, чей это дом. Нужно полюбопытствовать. Возможно, соседями будем».

И Сергей Владимирович коротко усмехнулся, въезжая в распахнутые ворота тетушкиного особняка.

 

— Здравствуй, Сергей.

— Евдокия Михайловна!

И Сергей Владимирович отвесил иронический полупоклон.

Тетка приняла его (иначе не скажешь), сидя в огромном темном кресле, которого он прежде никогда не видел. Черный свитер и черные брюки почти сливались с фоном обивки, и от этого казалось, что над деревянной спинкой торчит отрубленная женская голова с мрачными длинными глазами, неподвижно глядящими в пространство.

«Эффектная мизансцена», — одобрил мысленно племянник и спросил:

— Можно присесть?

— Садись…

— Ох! Я машину не закрыл, — спохватился вдруг Сергей Владимирович и сделал движение назад. Но тут же остановился и сказал:

— Хотя что это я… У вас здесь соседи не воруют.

— Почему же «не воруют»? — не согласилась тетка. — Воруют. Но не здесь, как ты правильно заметил. Так что можешь сесть и успокоиться.

Голос у тетки был непривычно хриплый, надсаженный, словно она незадолго до его приезда выкурила две пачки сигарет подряд или долго-долго рыдала с громкими причитаниями, как рыдают деревенские бабы на похоронах. Хотя племянник, знавший ее характер, был твердо уверен: ни того, ни другого тетка делать никогда не станет.

— Как твое здоровье? — с заботливой иронией осведомился племянник.

— А почему тебя это волнует?

— Видишь ли, — объяснил Сергей Владимирович, — разговор нам предстоит долгий, и, боюсь, не очень приятный. Так что, если тебе нужно запастись валерьянкой, сделай это сейчас.

Зрачки длинных неподвижных глаз чуть дрогнули и сфокусировались на ухоженном, красивом человеке, сидящем напротив.

— Вот как!

И Евдокия Михайловна задумчиво опустила ресницы.

Быстрый переход