|
О себе забыли, упиваясь минутой власти, так о детях бы подумали! Не простит вам Россия того, что вы с ней вытворили, – никогда не простит, и путь ее назад, к разуму, будет кровавым, и кровь этих лет не пойдет ни в какое сравнение с той кровью, которая грядет вам за грехи ваши… – Вы напрасно так изволите гневаться, – усмехнувшись, сказал Пожамчи, воспользовавшись тем, что Никандров раскуривал трубку. – Я, с вашего позволения, думаю так же, как и вы, и не собираюсь возвращаться в Совдепию… – Что?! – Да вот то самое, – как то злорадно ответил Пожамчи, – только, судя по всему, вам это было легче – «адье, Россия!», а вот мне уехать больших трудов стоило и пребольшого риска, милостивый государь. И, взглянув еще раз на расписание остановок, Пожамчи не спеша направился к выходу: поезд останавливался на какой то маленькой станции. Возле вокзального здания Никандров увидел несколько саней и черный, звероподобный автомобиль – скорее всего немецкий – с номером, заляпанным коричневой грязью. И вдруг Никандров рассмеялся. Он приседал, хлопал себя большими сухими ладонями, иссеченными резкими линиями, по коленям, задыхаясь от смеха, а потом снова почувствовал соленые слезы в горле. «Господи, – думал он, – свободен! Он – как крыса с тонущего корабля, а я – гордо! Я домой вернусь как победитель, а он – никогда!» Проводник, протерев тряпочкой медный поручень, сказал Пожамчи: – Здесь мы всего пять минут, не отстаньте, товарищ. Они тут по русскому не лопочут, все по своему… – Спасибо, – ответил Пожамчи и, не по годам легко спрыгнув на перрон, затрусил в вокзал. За столиком в маленьком чистеньком буфете сидело три человека. Они мельком глянули на вошедшего и продолжали молча сосать пиво из глиняных кружек. – Милейший, – обратился Пожамчи к буфетчику, – кого здесь можно подрядить до Ревеля? – Поезд идет, – ответил буфетчик на чистом русском, – зачем же лошадки? Пожамчи угодливо засмеялся: – Я чтобы в саночках. Ну ка, стопочку мне и рыбки. – Какой рыбки? – А вот этой, красненькой. У красных с красненькой рыбкой плохо! – снова посмеялся он, доставая из внутреннего кармана пальто бумажник. – Не надо вам пить, – услышал он голос сзади и почувствовал на своем плече руку. Стало ему сразу легко легко, и ноги ослабли, сделавшись враз ледяными и влажными. Он обернулся. Те трое, что сидели за столиком возле окна, теперь были у него за спиной: двое быстро ощупали карманы – нет ли оружия, а третий, видимо главный, по прежнему держал руку на его плече. – Вы кто? – спросил Пожамчи, не узнавая своего голоса. – Пить вам не следует, а то посол запах водки учует, у товарища Литвинова нюх отменный, и будут вам после неприятности в Наркомфине у Николай Николаича, у товарища Крестинского … – Так вы наши будете? – Наши, – ответил старший и подтолкнул его к выходу. – Вас посольские должны на следующей станции встречать? – А что? – Вы мне вопросами не егозите, – сказал старший, беря его под руку, – вы отвечайте. – На следующей… А вы – вот они, даже пораньше, – залепетал Пожамчи, – и слава богу, а то я весь в страхе, поэтому и решил себе позволить для храбрости. – Ну и хорошо… Мы сейчас к вам в купе зайдем – вы один ведь следуете? – Именно так. – Ну и хорошо, – повторил старший, помогая Пожамчи подняться в вагон. |
