|
– Ну, барин. Ну, еще что? – Это хорошо, что вы не стали ерепениться. Меня то не помните? – Не помню. Лакей принес Воронцову водку в графинчике, пива и кусок шипучего мяса, обложенного мелкими желтыми картофелинами. «Рассыпчатая картошечка, – снова безразлично подумал Воронцов, – врут в глаза и не боятся…» – А я вас помню, – понизив голос, сказал старик. – Нет, по фамилии не помню; по лику помню: я швейцаром был в Английском клубе. Вы туда приезжали… И с Немировичем приезжали, с народным артистом, и с покойником Мамонтовым… «И это в первый же день, – отметил Воронцов, разрезая мясо. – Никандров высмеял бы меня за такой сюжет». – Обознаться не могли? – Не мог… Водочкой угостите? – Наливайте. Старик шумно выпил пиво с водкой и спросил – теперь уже не юродствуя, а деловито, оценивающе: – Девочка не нужна? Хорошие есть девочки – с комнатками, в частных домах, так что лишних людей не будет, да и запоры хороши, если, не ровен час, проверка. – Значит, в ливрее стояли? В услужении у кровопийц? – Проверяете вы меня ловко… В ливрее ж разве кто стоял в Английском клубе? В сюртуках, только в сюртуках… – А что ж милицию не зовешь? Награду за меня уплатят… – У нас за это наград не платят… Третье отделение платило, а тут лишь грамоту на глянце… Значит – не обознался я… У меня глаз цепкий… Вы то нас никого не помнили, а мы вас всех до одного – как во сне видим… – Гражданин официант, – попросил Воронцов пробегавшего мимо лакея, – еще два графинчика. – И пива, – подсказал сосед. – А вам? – спросил лакей. – Пивка повторим? – Нет. Мне не повторяйте. «Может, заснет, – тоскливо подумал Воронцов. – Налить бы побольше, чтобы уснул. Тогда и уйти. Ведь начнет в спину кричать, животное…» Но старик не уснул. Он поднялся первым и предложил: – Пошли, мил человек. Я всю жизнь бездомным прожил – бездомного за версту вижу. Москва нынче бездомных не любит и примечает быстро. Пошли. Он привел Воронцова в маленький домик на Плющихе, прилепившийся к крутому склону горы, спускавшейся к Москве реке; было в этом домике темно, дверь отворила подслеповатая старуха и сразу же ушла за тонкую фанерную дверь и там – Воронцов слышал это отчетливо – пробормотала: – Эх эхе хе, тяжелы грехи наши тяжкие… Старик открыл дальнюю – в углу – дверь и подтолкнул Воронцова в спину: – Я тут, рядышком. Что надо – кликните, я мигом. Девушка спала на узенькой софе, укрывшись пледом. Воронцов стоял не двигаясь, прислушиваясь к тому, закроет старик входную дверь на засов или уйдет. И лишь когда скрипуче грохнула щеколда, а потом прогрохотал засов, он выдохнул и медленно осмотрелся. Окно было низкое, закрытое ставнями. Воронцов на цыпочках подошел к ставням, осторожно открыл крючок и выглянул на улицу: окно выходило в густой сад. Голые ветви сирени упирались в стекло. Воронцов вернулся к двери, запер замок, ключ положил в карман; снял казакин, свернул по походному, положил возле двери и лег на него, как на подушку, хрустко и длинно вытянувшись. – Между прочим, – чуть хрипловатым голосом сказала проститутка, – червонец обязаны уплатить – так или иначе. – Сейчас? – Можно утром. – Когда кончится мое время? – У вас что – нет документов? – Почему… Есть… Я поссорился дома… – Не врите. |
