|
У него к тому же скачет кровяное давление от 150 до 190. И здешние доктора с этим пока ничего не могут поделать, лечим его грибной диетой – говорят, это сейчас в новинку. Насушили за лето две связки по 50 и 300 штук. Хватит этого на всю зиму, но поможет ли это Ивану – боюсь и подумать. Если сможешь – вызови к себе в Париж Лелечку на два три месяца. Паспорт ей дадут наверняка, если ты проявишь настойчивость и докажешь необходимость ее пребывания у тебя не только как родственницы, но как человека, в совершенстве знающего твою манеру писать сольфеджио на слух, без нот. Если сможешь – перешли мне с оказией несколько банок какао. Жду твоих писем . Любящий тебя дядя ». «25. 67. 41. 5982. 6. 3519. 4. 69. 416. 5. 8893. 14. 9. 6421» . «Я, агент Угро Можайского уезда Московской губернии Волобуев Р. Р., составил настоящий акт на задержание гр. Белова Григория Сергеевича. Обстоятельства задержания: гр. Белов Г. С. прибыл на поезде из Москвы и стал приискивать себе извозчика, чтобы ехать в деревню Воздвиженку. Все извозчики были уже разобраны трудящимися, однако Белов, находясь в состоянии некоторого опьянения, достал из портфеля золотые часы луковицей системы „бр. Буре“ и предложил извозчику Кузоргину Африкану Абрамовичу ихнюю крышку чистого золота, если он скинет своих ездоков и доставит его, гр. Белова, в деревню. На основании этого гр. Белов был мною задержан и доставлен в отделение ж. д. милиции». – Подпишитесь, – предложил Волобуев, – вот тут, в уголку. – Не в уголку, а в уголке, – поправил его Белов, – представитель власти должен грамотно выражаться. А подписывать я вам ничего не стану. – Это как же так? – А вот так. – Если с чем не согласный вы – так измените, мы еще раз перепишем, а подписать положено, у нас все подписуются, когда мы забираем. – На каком основании вы меня забрали? – А зачем часы портить? Так часы бандюги суют, у которых законных денег нет, а только краденое народное барахло трудящих! – Я – ответственный работник, ясно? Лучше вы сейчас меня отпустите – тихо и по хорошему, иначе я через Москву большие вам неприятности устрою… – У меня на испуг нерв крученый! Пугать не надо… Дверь милиции растворилась, и в маленькую, насквозь прокуренную комнату милиционер ввел двух женщин нищенок с грудными детьми. Мальчишка и девчонка лет пяти держались за юбки женщин. А паренек лет десяти юрко вырывался из милиционерской сухой крестьянской руки и грязно, с вывертом матерился. – Ну чего? – спросил Волобуев. – Что случилось, Лапшин? – С Поволжья оне, а мальчишка по карманам шарит… – Сади их в камеру, там разберемся… – Ах, гадюка, гадюка, – горько сказала одна из женщин, черная, простоволосая, – сам небось хлеб жрешь, а у меня в цицке молока нет, вон дитя угасает… А Христа ради тряпки подают – у самих хлеба нет, а за тряпку кто ж денег ноне даст? Вот Николашка и шарит за бумажками то, братьев своих да сестер спасаючи. – Пусти мальчонку, Лапшин… – Так кусается он, товарищ Волобуев… – Значит, жить будет, – хмуро усмехнулся Волобуев, – раз зубы не шатаются. Он выдвинул ящик стола, достал черствый ломоть хлеба, отломил половину и протянул мальчишке: – На. Тот взял хлеб и, разделив его в свою очередь пополам, протянул женщинам. Волобуев засопел и отдал парню тот кусок, что решил было сохранить для себя… – Идите, – сказал он. |
