На похоронах присутствовали только Строльман, два незнакомых Кате речника из Речкома и какие-то старушки-побирушки, всегда обретающиеся при храмах. Сергей Алексеевич мягко приобнял Катю за плечи.

— У вас есть в Перми близкие люди, Катерина Дмитриевна? — спросил он. — Если нужно участие, мы с Еленой Александровной вас приютим.

— Благодарю, — бесцветно ответила Катя. — Мне… Мне, наверное, надо поехать в Сарапул, меня там примут… Или в Нижний… Там у папы семья.

— Я помогу вам. — Строльман взял её за локоть, словно она могла убежать.

Красногвардейцы закидали яму, охлопали лопатами земляную насыпь и полезли в телегу. Строльман перекрестился и мягко потянул Катю за собой. На боковом выходе с кладбища у калитки он замер и негромко позвал:

— Костик! Костик!

Из кустов выбрался молодой человек в тужурке путейского инженера.

— Это мой сын, — пояснил Строльман. — А это Катерина Дмитриевна.

Костя молча наклонил голову в знак сочувствия. Прошедшие полтора дня он прятался у Анисьи — кухарки Строльманов, и всё знал о сестре и Якутове.

— Костик, возьми Катеньку вместо Лёли, — сказал Сергей Алексеевич.

— Куда? — глухо спросила Катя.

— Костик пробирается в Самару к восставшим. Сарапул ему по пути.

— Честные люди должны подняться на борьбу с большевиками, — заявил Костя. — Преступления Советов ужасны. Россия не простит нам бездействия.

Среди воробьиного чириканья эти слова звучали странно и нелепо.

— Я вот принёс тебе, что собрали… — Сергей Алексеевич достал портмоне и вытащил деньги. — И мама от себя прислала… Это приданое Ленушкино… Ты уж постарайся сохранить его, Костик, но ежели нужда будет, не осудим.

На ладонь Косте легло старинное золотое кольцо с бриллиантом.

— Папа… — растроганно прошептал Костя.

Сергей Алексеевич поцеловал его и смущённо расправил бакенбарды.

— Катерина Дмитриевна, буду ждать вас в полночь с вещами на пристани Любимовского завода, — сказал Костя. — Это на Заимке.

Не опоздайте.

— Сохрани вас господи. — Сергей Алексеевич перекрестил сына и Катю.

С кладбища Катя вернулась домой — в здание Речкома. У запертой двери квартиры на полу сидел румяный парень-красноармеец.

— Что вам угодно? — спросила его Катя.

Парень вскочил, сдёрнул картуз и прижал к груди.

— Мне Митрий Платоныч велели прийти…

— Дмитрий Платонович умер, — бесчувственно произнесла Катя.

— Христом богом клянусь, я их не убивал! — почти заплакал парень.

— Оставьте меня! — потребовала Катя.

Но парень топтался перед ней, не отступая.

— Я ж караульным в тюрьме-то был, — торопливо заговорил он. — Митрий Платоныч сами велели мне леворьверт им выдать и прямо в сердце себе стрельнули! Не знаю — почто, почему… Жуть-то какая! Но не я это!

— Он сам? — не понимая, переспросила Катя.

— Сами они!

Катя сдвинула парня с дороги, вошла в квартиру и закрыла дверь.

Её мысли и мутные впечатления разваливались, как мокрый хлеб. Она бессмысленно ходила по комнатам, перекладывала какие-то вещи, пыталась разжечь примус. Отчаявшись собрать в голове всё воедино — арест отца, его самоубийство, Строльманов, красноармейца, тётю Ксению из Сарапула, — Катя просто легла на постель и заснула.