Стешка смотрела на него с палубы «Лёвшина».

— Ненавижу… — сощурившись, сдавленно процедила она сквозь зубы. — Он расстрелом командовал… Зарежу, когда смогу!

Катю неприятно удивило: неужели Митя мог быть таким?.. Честный, принципиальный Митя, который в гостиной папиного дома так увлечённо рассказывал о службе на британском флоте?.. А почему бы и нет? Кто-то ведь должен был командовать расстрелами… У всех славных молодых людей из флотилии, как у Ромы, есть и тёмная сторона. И у неё, у Кати, тоже есть. Только для неё это сходство не повод для прощения других и себя.

— Спрячься, Стеша, — попросила Катя. — Так будет лучше.

Стешка ушла с палубы, но появились британские водолазы.

— Мисс Кэйт, — обратился один из них по-английски, — не могли бы вы перевести нашу просьбу мистеру Горецкому?

Роман ходил по мостику — ждал швартовки с «Кентом». За то время, пока перегружали ящики, он не поискал Катю хотя бы взглядом. Он был занят.

— Пройдём наверх, господа, — сказала Катя водолазам.

Поддерживая большой живот, она направилась к трапу. Роман встретил Катю и моряков с вежливой улыбкой — общей для всех.

— Моряки просят разрешения вернуться на «Кент». Их миссия закончена.

— Разрешаю, — ответил Роман.

Они с Катей остались на мостике наедине — хотя, конечно, в рубке сидел вахтенный. Вдали сплывший к повороту «Кент» наконец заработал колёсами. С берега доносилось густое птичье чириканье. Солнце висело в зените.

Роман рассматривал Катю будто заново. А ведь красивая девушка. Неброско, строго — но красивая. Особенно сейчас, когда вьющаяся прядь упала на лицо. Роману вдруг захотелось расстаться с Катей по-хорошему.

— Печально, что у нас не получилось, — негромко сказал он.

Однако сожаления в глазах Кати он не увидел. Катя чувствовала, что в ней расправляется сжатая пружина гнева и обиды за несбывшиеся надежды.

— Мне горько, но я рада, — ответила она. — Потому что ты, Рома, — вор.

— Прости?.. — изумился Роман.

Катя догадывалась, что не надо было этого говорить — но она хотела уничтожить торжество Романа, как он уничтожил её веру в будущее.

— Я знаю, что твои ящики — из груза «золотого каравана».

Роману почудилось, будто в нём что-то сотряслось, раскололось, и он изнутри разваливается на глыбы. Откуда Кате известно?! Он ведь намертво похоронил те события — «золотой караван», гибель парохода «Боярыня», приказ Фортунатова… Он перекрыл тайну сверху тремя накатами лжи, он и сам забыл напрочь — а правда внезапно воскресла всей своей жуткой громадой.

— С чего ты взяла? — спросил Роман, точно превозмогал немоту.

Слова были огромные и неповоротливые.

— Ты сам сказал мне, — бесстрашно усмехнулась Катя, — но не понял этого.

Роман не поверил. Такого не может быть. Наверное, Катя чтото увидела из окна своей каюты, когда нырял водолаз, и сделала верные выводы. Роман ощутил, что перерождается, как оборотень, только не в зверя, а в железное орудие: кровь остывает, руки тяжелеют, сердце клацает зубцами шестерней.

А Катя нанесла последний удар:

— Ты вообще украл всё, что у тебя есть!

Роман не изменился в лице, но Катя уловила его ледяное ожесточение: оно означало, что Роман не отступит — ни за что и ни на вершок.

— Не вздумай говорить о моих делах! — глухо предупредил он.

Лязгнуло, и мостик дрогнул — к «Лёвшину» кожухом к кожуху подчалил «Кент». Роман, пошатнувшись, вцепился в планширь.

— Эй, Ромка, тревога! — весело окликнул Уайт.