— Застэряло… — прокряхтел Мамедов.

Он сунул в топку и левую руку, а потом вытащил обе руки обратно, заслоняя пистолет буровыми журналами Турберна. Горецкий не понял, что враг теперь вооружён. Вскинув наган, Мамедов нажал на спусковой крючок — но загустевшая смазка всё же подвела: наган выстрелил чуть позже, чем следовало. Горецкий успел нырнуть в сторону и сам выстрелил в Мамедова — а тот уже откатился за ржавую тушу локомобиля. Горецкий метнулся к дому Турберна и скользнул за угол, вторая пуля Мамедова выбила щепу из стены.

Мамедов посмотрел барабан — у него оставалось три патрона.

Задняя дверь дома приотворилась.

— Что за чёрт?.. — проорал кто-то из щели.

Мамедов подумал, быстро выглянул из-за локомобиля и пальнул в косяк. Дверь испуганно захлопнулась. Патрона было жаль, однако солдаты должны сидеть в доме — иначе Горецкий может использовать их как прикрытие. Но и на поляне начался переполох. От нефтевышки к дому Турберна уже бежал какой-то пехотный офицер с маузером. Мамедов услышал крик Горецкого:

— Господин прапорщик, нужна помощь!..

Мамедов понял, что солдаты, не раздумывая, примут сторону Горецкого: тот в капитанском кителе и явно не большевик… Необходимо срочно выманить Горецкого на линию огня… Как это сделать? Разозлить его?..

Хамзат Хадиевич выставил из-за локомобиля плечо и половину лица, чтобы Горецкий соблазнился выгодной целью.

— Горэцкый! — позвал он. — Горэцкый!.. Знаэшь, что тэбя погубыт?

Горецкий не показывался.

— Ты нэ ынженэр! Ты нэ умээшь выбырат главноэ!..

Горецкий не показывался.

— Дэтэрдынга тэбе мало? К Рокфэллэру захотэл? Да эщо и золото к рукам прыбрал!.. Подавышься лышным, лубэзный!

Расчёт был верным: слова о золоте взорвали Горецкого. Он дёрнулся из-за угла и выстрелил — от его пули локомобиль громыхнул пустой утробой. Мамедов выстрелил в ответ, но опять не попал, и едва не зарычал от злости.

Испытывать удачу с последним патроном уже не стоило. Пора отступать. Мамедов аккуратно и быстро убрал под потёртую кожаную куртку буровые журналы Турберна и, пригибаясь, бросился к близкому лесу. Возле домика запоздало бабахнул маузер — видимо, пехотный офицер заметил Мамедова, однако чёрно-рыжая куртка беглеца растворилась в зелёных кустах облепихи.

…Хамзат Хадиевич торопливо продирался сквозь густой пойменный лес с его непролазными зарослями, тонким гнилым буреломом и мокрыми ямами. По лицу хлестали гибкие ветви, за куртку цеплялись острые сучки. Никто бы не смог преследовать его в этих дебрях… Хамзат Хадиевич ломился напрямик к дороге на пристань. Он надеялся, что успеет на пароход раньше, чем Горецкий соберёт и приведёт солдат для захвата «Лёвшина».

На просёлок он вывалился где-то на полпути; не переводя дух, он тяжко побежал дальше по мягким колеям. Вокруг по-прежнему звенело безмятежное чириканье птиц, в глазах мельтешили зелёно-жёлтые солнечные пятна, сердце лопалось от напряжения. В просветах листвы Мамедов наконец увидел берег и пароход под парами, пришвартованный к пирсу. Пароход показался Хамзату Хадиевичу и спасением, и домом родным, и верой истинной.

Пошатываясь, Мамедов поднялся по трапу на борт, и его сразу подхватил Алёшка. А Нерехтин стоял на крыше надстройки со странным выражением лица. Прошлой осенью у этой же пристани он вот так же ожидал красных военморов и матроса Бубнова… Но сейчас дождался того, кого стоило ждать.

— Уплывай, Ванья!.. — измученно прохрипел Хамзат Хадиевич.

Нерехтин тотчас молча исчез в рубке, и там звякнул машинный телеграф.

Когда солдаты толпой выкатились из леса на пристань, «Лёвшино» уже отодвинулся от причала. В досаде затрещали винтовки: пули бессмысленно забарабанили по надстройке и колёсному кожуху, со звоном посыпались оконные стёкла.