Хочу сидеть здесь и рассказывать о самых простых вещах. Описывать только что упавший с дерева лист. Стулья на веранде. Или бабочек, летящих на свет лампы. Рассказывать историю одной ночи, пока свет не сменит тьму, пока не изменятся цвета. Я могла бы сидеть здесь дни и ночи напролёт, описывая каждую былинку и каждый цветок, камни ограды, шишки… А потом, когда буду готова, осторожно перейду к описанию себя. Своего тела, например. Начну с него — с того, что можно потрогать. Но и здесь начну издалека, с пальцев ног, постепенно приближаясь. Буду писать о каждом органе своего тела, помня его ощущения раньше и теперь. Воспоминания лодыжки, например, или щеки, или шеи — почему бы нет — через поглаживания, поцелуи и шрамы. Воплотить себя на бумаге. Это займёт массу времени, но у меня есть время. Жизнь долгая, а я хочу рассказать себе о себе то, чего мне, как видно, никто не расскажет. Рассказать себе свою историю. Ничего не прибавляя, но и не отнимая у себя. Писать, не стремясь что-либо получить. Ни от кого. Записать только свой собственный голос.

Я слышу, как Амос в доме начал уборку. Пойду тоже. Сегодня будет большая стирка, и ковёр в комнате Йохая нужно вычистить. И это тоже. Всё.

Здравствуй, Яир!

Вечер, я дома. На улице пасмурно. Небо источает умеренный, но перманентный холод. Неприятно. Сообщаю тебе так, будто ты в другой стране. Ты — в другой стране. Полтора месяца прошло с тех пор, как я отправила тебе последнее письмо. Письмо, которое сейчас мне самой кажется далёким сном. Не знаю, хочешь ли ты читать мои слова. Я, тем не менее, продолжаю писать сама себе для тебя!.

Без всякого намерения с моей стороны это превратилось в дневник. Я заметила, что иногда он помогает притупить боль, а иногда наоборот — сильно обостряет. Так или иначе, я рассматриваю желание его писать (и даже потребность), как большой и неожиданный подарок от себя самой.

А ты? Ты ещё разговариваешь со мной? Помнишь меня? Станет ли тебе легче, когда наконец-то пойдёт дождь?

Надеюсь, что тогда мои чувства тоже станут более определёнными, но боюсь, что этого не случится. Мне бы хотелось найти в себе силы написать, что всё закончилось, всё смыто первым дождём; но пока это абсолютно противоречит тому, что я чувствую, и тому, в чём я совершенно не сомневаюсь даже сейчас, неважно — ответишь ты или нет.

Почему я тебе пишу? Я не уверена, что знаю ответ. Возможно, потому, что тучи сегодня сгустились больше обычного. Возможно, потому, что впервые с тех пор, как ты исчез, я снова чувствую в себе силы обратиться к тебе и говорить с тобой. А может, потому, что мне кажется, что ещё немного — и я смогу расстаться с тобой или хотя бы с болезненной надеждой на твоё возвращение, не отказываясь от чувств и ощущений, которые ты во мне пробудил.

Ни от одного из них!

Знаешь, в последнее время я думала — как мало мы говорили о том, что выходит за рамки замкнутого круга, в котором мы были. Помню, что не раз, прежде чем начать письмо к тебе, я хотела написать тебе о чём-то, что случилось со мной во «внешнем» мире, привнести что-то из «реальности» внутрь нашего с тобой замкнутого пространства. Хотела слегка раздвинуть стенки. Кажется, я так ни разу этого и не сделала. То, что я собиралась рассказать тебе о нас с тобой всегда брало верх… Как долго, по-твоему, могут длиться такие отношения без подпитки извне, из реальности и повседневности? А сколько нужно времени, чтобы теснота сменилась удушьем? Думаешь, кто-нибудь способен прожить так всю жижнь?

(Сейчас, в эту минуту, я снова почувствовала, что именно в такой тесноте я могла бы начать дышать по-настоящему.)

Вот послушай кое-что «реальное», чего ты не знал: каждый вечер перед сном Йохай забирается ко мне под крыло, и я тихонько пою ему польские песни, не понимая в них ни слова.