– Пошли, пес. Нельзя гадить в священной роще. Даже кровью.

Хватило меня ненадолго. Я рухнул от бессилия в считанных шагах от дороги.

– Глей! – голос Лакуна.

– Тут я. Живой. Только отдохну. Возьми собаку.

Черный силуэт двинул навстречу, но замер на границе рощи.

– Верьи…

– Их нет. Бобик – вперед. К Лакуну.

Мохнатое тело шумно повалились рядом. Что то тяжелое опустилось на бедро. Пощупал – квадратная собачья башка с коротко обрезанными ушами. Он решил охранять, наплевав на мнение и людей, и бога.

Ладно, пока валяюсь – разберусь.

– Биб? Говорить можешь?

– Да, хозяин. Нам туго пришлось.

– Что произошло?

– Я заметил странное. Как ты говорил. Тонкая нить поперек сарая. Я сказал, но не успел. Ты шагнул и порвал эту нить. Вспыхнуло, ударило сильно. Тебе выбило глаза, посекло лицо. И выбросило через проход в Мульд.

– Занятно рассказываешь. Дальше.

– Ты был почти мертв. К тебе прорвался Боб. Начал скулить, лаять, рыть лапами землю. Сломал куст. Создатель не стерпел.

– А сам он выгнать собаку не мог?

– Власть его не распространяется на животных. А ни один из хрымов не согласился бы зайти в рощу ночью. Тем более – после взрыва. Если Верун приказал бы – или убежали бы, или умерли на месте от страха.

– Храбрецы. Мать их… А Создатель?

– Выхода у него не было. Залечил тебя и оживил.

– Чтоб только оттащил собаку?!

– Не знаю. Меня спасал, я же его творение. Всего не знаю. Придешь с угощением – расспросишь. Хозяин! Позволь совет. Надо поспать час или два. Прямо тут.

Сложив руки на пузе и на собачьей башке, я обнаружил, что потерял ППС. В сарае или уже здесь, после прохода.

Сегодня Рэмбо из меня не удался. Ладно, закрою глаза на минуту и тотчас открою.

Открыл.

Оказывается, совсем рассвело. Минутка длилась часов шесть. Хрымы и воины сидели на телегах. Завтракаете, дети пырха, а ваш хозяин лежит и голодает?

Я вскочил. Слабость как рукой сняло. Только жрать хотелось – готов у Бобика отобрать и сгрызть мясную кость.

Впрочем, он тоже голодал. Сидел неотлучно при мне и истекал слюной, чуя запах жратвы. А ведь только щенок!

– Идем!

Он радостно пометил куст на краю священной рощи и метнулся к телегам. Хрымы мигом бросили есть и развязали мешок с щенячьим кормом. Это пять шесть либ в сутки, больше двух кило чистого мяса. Плюс кости. А что вы хотели? Малыш растет.

Мне толком поесть не дали. Из за поворота донесся частый стук копыт кхара. Гнали его, словно желали загнать насмерть.

Над головой бедного быка мелькнула голова поменьше – огненно рыжая. С клыками, но хотя бы не с бивнями.

Я едва успел крикнуть:

– Мюи! Стой! Это мы.

Верховая амазонка уже подняла арбалет с наложенной стрелой. А усилие у него, напоминаю, – убийственное, запрещенное в Российской Федерации. Здесь не Россия, но умирать второй раз за шесть часов обидно.

Драгоценный арбалет хлопнулся в траву. Наездница слетела с замученного кхара и бросилась ко мне с объятиями. Трапезу пришлось прервать, но – ни разу не жалею.

Клыки, украшенные серебряными наконечниками, немного царапаются при поцелуе. Это тоже ничего. Но потом компас чувств развернулся на 180 градусов.

Дальше она, едва освободившись от объятий, начала кричать, упрекать, что бросил ее без внимания, едва не погиб, бросив бы тем самым ее окончательно… Так радоваться надо, что вот – живой! Или нет?

Тут Бобик разрядил конфликт. Наверно, уже расправился с трапезой. Два кило – на один клык. Ткнулся в нее башкой, едва не повалив Мюи. Потом стал на задние лапы, передние водрузил ей на плечи и лизнул.