Который по справедливости, — подумал Планкет, — стоило бы назвать залом «безголового скелета». Спрятав руки в карманы, он с тоской посмотрел на осколки гипса. Наверное, так смотрит приговоренный к повешению на деревянный брус, заготовленный для постройки эшафота.
— Нас убьют, — подвел он мрачный итог.
— Кто?
— Сначала — директор музея. Потом все ученые по очереди. Потом — посетители, что завтра придут полюбоваться на кита, убитого Канцлером. После дело дойдет до тайной полиции, а уж там обязательно отыщут в этом политическую подоплеку. Затем…
— Хватит, хватит, — замахал руками Фласк. — Не стоит паниковать, друг мой. Всего-то и делов — склеить пару кусков гипса да повесить на место.
— Ха! — сказал Планкет и, на случай если компаньон не понял, повторил. — Ха-ха! Интересно, что ты собрался склеивать, если половина разбилась в пыль?
— Значит, найдем другой череп, и дело с концом, — сказал Фласк. — Из самого безвыходного положения есть выход!
Глава VII
Что делать с черепом
Этого механик не вынес. Он бросился к инструментам и принялся лихорадочно скидывать их в саквояж. Без разбора, в общую кучу; в прошлом одна мысль о подобном беспорядке привела бы его в ужас.
— Ты — как хочешь, а я уезжаю! — крикнул он в ответ на вопрос в глазах компаньона.
— Ээ… Куда это вы собрались, друг мой?
— В Мексику! — отрезал Планкет.
Так, не забыть масленку и книгу… За океаном все пригодится. А если ему придется сменить профессию? Гибкий Шульц вполне может направить по следам неудачливого таксидермиста своих «мальчиков». Да и директор музея отставать не будет, не говоря уже о… У Планкета перехватило горло.
— В Мексику? — удивился певец. — Что ты собираешься делать в Мексике?
— Жить! — Планкет развернулся и ткнул компаньона пальцем в грудь. Фласк охнул. — Я хочу жить, понимаешь ты — толстый, бездарный, самовлюбленный…
Механик прикусил язык, но было уже поздно. Фласк отступил на полшага. Лицо его наливалось краской, ноздри широко раздувались, левый глаз задергался… Начал он вполголоса, но к концу фразы сорвался на крик:
— Ну, скажи, что ты сейчас собирался сказать! Молчишь?! А я и так знаю, что ты собирался сказать!
— Ничего, — отрекся Планкет.
— Поздно! Мысль не изреченная, но оставшаяся на языке, потом ужалит, подобно гадюке, затаившейся в дебрях джунглей!
— Но я молчу…
— И это поздно! — певец драматически воздел руки. — О, боги, вы создали мир неправильно! За что я должен терпеть все это?
— Я молч…
— Раньше надо было молчать! — взревел Фласк.
Планкет втянул голову в плечи. Он почему-то сразу тушевался, когда на него повышали голос. Должно быть, это из-за неправильного питания, думал механик. Если не хватило в детстве кальция — кости вырастут тонкие и хрупкие. Интересно, а что не докладывали ему, раз теперь в моральном позвоночнике отсутствует необходимая жесткость?
— Интересно, что подумает господин Шульц, когда узнает о пропаже Крокуса? — сказал Планкет, чтобы сбить компаньона с волны. Разглагольствовать о том, как его недооценивают, Фласк мог часами.
— Я бы на его месте не стал ломать голову, а просто убил, — буркнул певец. — Камень на шею и в залив.
Планкет вздрогнул — он терпеть не мог холодную воду. |