- Одни придурки кругом, - выдавил Швеллер и отвесил парню подзатыльник, - соберись, дебил. У меня даже мамы с папой не было, в пробирке меня вырастили, а мне от этого ни горячо, ни холодно. Так, обидно только временами, что первые три года жизни только киберняню с железным лицом, похожим на утюг, и видел. Мне потом в каждом утюге что-то знакомое и родное мерещилось…

    - То-то ты так утюги любишь, - хохотнул один из громил и поправился, осознав, что сморозил бестактность: - На живот кому-нибудь поставить, я имею в виду.

    - А чего же… Хорошая штука утюг, - согласился Швеллер. - Правда, Цитрус?

    - Не знаю, - скорбно ответил тот.

    - Скоро узнаешь, - обнадежил его бандит.

    - Пошли, - Иванов ткнул Эдика массивным кулаком в область печени, тот охнул и заспешил к гостинице, потирая ушибленный бок. За ним двинулась мрачная толпа.

    Шли, сохраняя молчание. Выглядело шествие, как похоронная процессия. Не хватало только гроба, венков и покойника. Что касается скорбных лиц - они присутствовали в избытке. Самым скорбным было лицо потенциального покойника, шествующего впереди. Глазки его бегали, а мозги мучительно искали выход из этой казавшейся безвыходной ситуации. Ведь письма в номере не было.

    Одинокие прохожие испуганно шарахались от живописной группы бандитов. Кто-то вжимался в пластиковые стены домов, кто-то спешил заскочить в магазин, даже если это была лавка по продаже снеди для бородавочников.

    «Вот бы мой номер сегодня обчистили! - думал Эдик. - Со взломом! Тогда можно было бы списать потерю письма на грабителей. Конкурентов-наследников!»

    Метров через двести они поравнялись с гостиницей «Астория», где Эдик квартировал в каморке размером два на два метра, с общей уборной на восемь комнат. Однажды он застал на унитазе похожего на громадного червяка немерианца. Тот пришел в гости к кому-то из постояльцев и решил опорожнить кишечный тракт. Эдик потом обходил туалет стороной, предпочитая пользоваться уборной в закусочной Джека Полпечени.

    Уверенным шагом Цитрус прошагал мимо парадного подъезда. Даже не оглянулся на швейцара, который смерил «похоронную процессию» удивленным взглядом. На лице его отчетливо отразилось желание окликнуть постояльца - тот задолжал ему пару монет. Суровый вид сопровождающих Эдика заставил швейцара промолчать и насупиться.

    - Эй, Цитрус, ты куда?! - окликнул должника Иванов. - Ты разве не здесь снимаешь собачий угол?

    - Нет, нет! Я на днях переехал.

    - Хм… У меня другие сведения. И куда же ты переехал?

    - Перебрался в квартал к бородавочникам. Там жизнь дешевле. Продукты в магазинах свежие. И в ресторанчиках цены - просто загляденье.

    - Фу-у-у-ты ну-ты, - Швеллер скривился, - я всегда знал, что ты омерзительный тип, но чтобы настолько… Как ты можешь обитать в квартале бородавочников? Там же такая вонь. И грязь. И эти мерзкие сопливые твари. В их рестораны и зайти противно - не то что там питаться!

    - Привык, - откликнулся Эдик, - к тому же я не одобряю шовинизм. Бородавочники - такие же разумные существа, как мы с вами, и имеют право на то, чтобы к ним относились с уважением. Ясно вам, господин Швеллер?

    - Не сказал бы, что они такие же, - смерив должника удивленным взглядом, откликнулся Швеллер. - А ну-ка, стой!

    Эдик остановился:

    - В чем дело? Мы не пойдем смотреть на письмо дедушки?

    - Сдается мне, ты нам врешь. Бубличная фабрика - еще половина беды. Но жить в квартале с бородавочниками и жрать в их убогих закусочных…

    - А я о чем говорю! - прорычал Иванов.