Иван взобрался по крутой каменной лестнице наверх, по дороге вспугнув трех существ с перепончатыми крыльями, похожих на земных летучих мышей, но более противных, гадких. Под сводами замка было тихо. Что за замок? Откуда он тут? И на каком вообще уровне развития находятся аборигены? Может, с ними и говорить‑то не о чем, может, надо обождать с десяток веков? Замки, мечи, секиры, балахоны... но ведь и оптические волокна! голограммы! Д‑статоры! Свихнуться можно!
По длинным переходам Иван пробрался в верхнее помещение замка, выше была только башенка с совершенно разрушенными изнутри ступенями. Иван даже не стал пытаться залезть на самый верх. Он выглянул в окнобойницу – ветер растрепал его длинные волосы, разворошил бороду. Темнота, руины, мерцающее небо и гонимая ветром листва– ничего больше в этом мире не было.
Иван отошел от бойницы. И его внимание привлекла груда какого‑то старья у стены. Сама по себе груда эта была неинтересна– хлам, тряпичный пыльный хлам.
Но она шевелилась. Крысы! – подумал поперву Иван. Что еще могло быть под кучей дранья хоть и в ином мире! Иван облазил половину Вселенной, и он прекрасно знал, что крысы есть везде – пусть свои, местные, чем‑то отличные или даже совсем не похожие на земных, но есть! А с крысами связываться – последнее дело!
И все‑таки он достал из‑за широченного кожаного пояса меч и пару раз ткнул им в кучу. Резкий приглушенный плач остановил его. Это еще что? Ребенок?! Нет!
Иван отбросил в сторону полог тяжеленного проеденного насквозь занавеса – то ли портьеры, то ли бывшего балдахина – потом еще что‑то свалявшееся и сырое, пыль встала столбом в комнатушке. Сапогом сдвинул в сторону кучу мелкого мусора. Нечто юркое, вертлявое шмыгнуло из‑под ног, затаилось в углу, притихло на миг, и вдруг разразилось жалобными рыданиями, писклявыми и противными.
Иван вскинул меч. Еще миг – и он бы обрушил железо на голову своего давешнего противника. Омерзительный карлик‑крысеныш, ставший еще меньше и гаже, трясся в углу, пискляво рыдал, боялся поднять глаза на Ивана. По тельцу этого существа пробегали судороги, словно его трепало в агонии. Балахон был темен и сыр.
Карлик загораживался своей корявой клюкой и причитал, бессвязно, гугняво.
Иван опустил меч, негоже его пакостить о всякую нечисть. Ему не было жалко карлика, хотя он видел, тот на последнем издыхании – вот‑вот и совсем загнется.
– Кто ты? – спросил Иван вслух.
И ту же повторил свой вопрос мысленно, в привычной для многих обитателей Вселенной кодовой форме.
Он вспомнил, что его обеспечили на «базе» всем, абсолютно всем, но почему‑то забыли про переговорник. А может, и не забыли?!
– Я умираю‑ю‑ю.., – еле слышно донеслось из угла на самом что ни на есть русском языке, но с таким страшным захлебывающимся акцентом и неимоверной картавостью, что Иван поначалу не понял ничего.
– Я‑а‑а умир‑р‑ра‑аю‑ю.., – протянул карлик вновь столь жалостливо, что Иван утратил последние сомнения, уверовал: вот сейчас умрет! и тогда он останется совсем один на безлюдной планете, посреди этих руин, и не будет даже ниточки, за которую можно зацепиться.
Только потом он вдруг удивился– откуда этот крысеныш...
– Не трогай меня, отойди от меня! – заверещал неожиданно карлик, чего‑то испугавшись до смерти, не доверяя Ивану. – Уйди‑и!
Иван невольно отпрянул – не от страха, и не от неожиданности, а от накатившей брезгливости. И одновременно пришла мысль, что этот гаденыш все‑таки успел сканировать его мозг, считать если не все, то многое, узнать язык и обучиться ему. Может, так, а может, и не так. Иван выжидал.
– Я тебе ничего плохого не сделал, – гнусавил карлик, – я наоборот хотел тебе помочь! Чего ты меня преследуешь?! Уходи‑и‑и! Нет, не уходи! Я умираю! Я вот прямо сейчас умру‑у‑у!!!
И это морщинистое ничтожество забилось в такой нешуточной истерике, что Ивану стало плохо, он отвернулся. |