***

Свидание с Ли Мен Гэном было назначено на шестнадцать ноль-ноль. Полковник Ли сказал Калмыкову, что они вместе пообедают, выпьют по паре-тройке стопок старой душистой ханжи и распрощаются как добрые друзья. После этого Калмыков может двигаться дальше.

Калмыкова беспрепятственно пропустили в китайский штаб, провели в обеденную комнату, где в центре стоял длинный шаткий стол, накрытый желтой шелковой скатертью. Атаман сбросил полушубок, повесил его на крючок, прилаженный к стенке, подумал, что пора переходить на шинель — ведь на дворе весна, — огляделся!… Что-то званым обедом здесь и не пахнет. И вкусной настоявшейся ханжой тоже не пахнет. Да и комната эта мало походит на зал для приема почетных гостей…

Атаман подошел к двери, дернул ее — дверь не поддалась. Дернул еще раз — бесполезно. Лицо его перекосилось от возмущения, под глазами возникли тени. Он прорычал:

— Скоты узкоглазые!

И как он только угодил в этот капкан! Слишком глупо! Самое отвратительное, что оружие свое — маузер и гранату — он оставил в гостинице в шкафу, туда же бросил короткоствольный револьвер-бульдог, словно бы специально сработанный для брючного кармана.

Калмыков сел на стул, осмотрелся. На окнах стояли решетки — не проломиться. Стены толстые, прочные — не взять даже ломом. Он повесил голову: неужели из этого безнадежного положения нет выхода?

Через несколько минут он вскочил, откинул стул в сторону и замолотил кулаками в дверь:

— Эй, сволочи, откройте!

В ответ — тишина. Словно бы никого в здании и не было.

— Сволочи, — бессильно выругался Калмыков и вновь опустился на стул. Ли Мен Гэн появился через полтора часа — насупленый, без обычной улыбки. Холодный, как кусок льда. В руке он держал телеграфный бланк из плохой бумаги с наклеенными на него полосками текста.

Калмыков сделал к нему резкое движение.

— Что вы себе позволяете, господин полковник?

Ли Мен Гэн тряхнул телеграммой, будто неким разрешительным мандатом.

— Это вы себе позволяете, господин генерал, а не я, — он вновь тряхнул телеграммой. — Правительство России требует немедленно арестовать вас!

— Мало ли что оно может требовать! Завтра оно прикажет вам расстрелять меня. Расстреляете?

— Вы обвиняетесь в хищении шестидесяти восьми пудов золота из Хабаровского банка.

Калмыков покраснел, потом зло рубанул рукой пространство: вот она, ложь, идущая по пятам — вес изъятого золота почти удвоен, завтра будет уже не шестьдесят восемь пудов, а сто восемь. Послезавтра — сто пятьдесят восемь, и далее по нарастающей…. Ну и ну!

— Господин генерал, у меня есть к вам предложение, — на лице Ли Мен Гэна неожиданно появилась доверительная улыбка, он легко провел рукой по воздуху, словно бы оглаживал крутое атласное бедро какой-нибудь красивой китаянки, — очень хорошее предложение…

— Какое? — угрюмым тоном пробормотал Калмыков. Он уже почти догадался, что сейчас скажет Ли Мен Гэн — попросит сдать хабаровское золото китайским властям, либо того хуже — поделиться с ним.

— Очень хорошее предложение, — повторил полковник Ли, — вы будете довольны.

— Вряд ли, — пробурчал Калмыков.

— Только не торопитесь говорить «нет», — Ли Мен Гэн в предостерегающем движении поднял пухлую холеную ладонь, попросил доброжелательным тоном: — Пожалуйста!

— Сдайте золото нашему правительству и спокойно отправляйтесь в Харбин.

Калмыков отрицательно покачал головой:

— Нет!

— Подумайте, подумайте, господин генерал…

— Нет!

— Это очень хорошее предложение…

— И думать нечего.