К чему-то, уже позволявшему ощутить дыхание заветного всемогущества…

Между прочим, камень точно вошёл в пустое гнездо, имевшееся на рукояти. Закрепив его там, Мавут сразу понял, что не ошибся. Меч обрёл завершённость. Стоило просто поднять его над головой, и к нему отовсюду потянулись ниточки, струны, ручейки силы. И что это была за сила! Неисчерпаемая, свободная, восходящая из самых корней мироздания…

Ладонь начало жечь.

Торопливо, понимая, что если не решится прямо сейчас, то не решится уже никогда, Мавут взмахнул мечом и отдал этот взмах первой попавшейся цели.

Мысленно рассёк им каменную плотину, подпиравшую озеро…

В нагромождении валунов возник тонкий косой разрез, раздался низкий стон, от которого стало щекотно подошвам ног, а телу захотелось сжаться в комочек и лёгкой птицей упорхнуть от надвигавшегося ужаса. Почти все Мавутичи попадали наземь. Лишь немногие, самые приближенные к Владыке, сумели преодолеть себя и не заорать от страха, не рухнуть на колени, не зажмурить глаза. И они увидели, как подрубленная стена, застонав от непосильного напряжения, тяжеловесно выгнулась наружу… А потом лопнула и растворилась, точно высаженные ворота, и выпустила на волю ревущий бурый поток.

Вода, грязь, камни, обломки скал — жуткое месиво устремилось вниз по долине, прыгая, захлёстывая, сметая зелень и цветы, пригревшиеся по речным берегам.

Пятеро Мавутичей, вместе с лошадьми оказавшиеся на пути чудовищного прорыва, просто перестали быть, их размолотые останки унесло, стёрло в пыль и рассеяло, вбило в серую землю.

Мавут ликовал. Ликовал и не мог поверить удаче. Даже потеря Хизура для него померкла и уже казалась не стоившей внимания мелочью. На что ему теперь Хизур!..

…Хотя нет.

Ещё жили посмевшие оспорить волю Владыки.

А посему — приди, Хизур! Сегодня — твоя ночь! Послужи ещё раз отцу и властелину, который создал тебя.

Покажи ему дорогу…

СИРОТА

— А я так мыслю — назад в лес отнести! Туда, отколь взяли! Прямо сейчас! Покуда ещё бед каких не наделал поганец!

Латгери лежит неподвижно, равнодушно прикрыв глаза длинными ресницами. Прямо на земле, куда его положили, вытащив из клети. Собравшиеся рядом Волки решают, как с ним поступить. Кажется, они думают, что Беляй (так они его называют) совсем не разумеет веннскую молвь. Ну да, он ведь ни разу не показал, что понял хоть слово. Ещё вчера он в самом деле скверно разумел их язык, но с тех пор кое-что изменилось. Через умирающего волчонка к нему протекла сила рода Волков, и он сумел её выпить. Он теперь мог шевелить руками, поворачивать голову. Разумеется, Волкам было незачем про это знать. Ещё чего! Пусть их думают, что он, как и раньше, беспомощен. Может, удастся ещё раз нанести им удар…

Вместе с Волчьей силой в Латгери вошло ещё что-то. Он даже не сразу подобрал слово. Что-то вроде родовой памяти, которая живёт в крови у каждого Волка. С нею окрепло и знание веннской молви, отныне он разумел её почти как родную, ягунскую.

Лежать на тёплом солнышке неподвижно, с отрешённым лицом — как это легко… Волки честят его на чём миры держатся, Латгери слушает и гордится собой. Ибо есть чем гордиться! Враги, сильные воины, целая деревня, — боятся его! Не на шутку боятся!

Он причинил им зло. Навредил больше, чем получилось у самого Владыки Мавута…

— Унесть мальчонку калечного в лес на смертные муки? Муравьям и воронам оставить?.. Вы что, Волки? Уж лучше просто сразу убить! Ох! Да что ж ты делаешь-то!

Волчонок Летун, лесной зверёныш, через которого прошло слишком много силы собратьев-людей, не выдержал этого потока.