— Мама встречает Новый год у тетки. Вернется утром. Давай не будем зажигать яркий свет, не хочется возвращаться в реальность. У нас тут не слишком шикарно. Ремонт ни разу не делали.

— Не будем. Пусть все останется, как и было — сказкой. — Шурик прижал ее к себе. Его дыхание обожгло ее лицо, пальцы ловко расстегнули на спине сапфировые пуговки. В голове Саши понеслась звенящая карусель. На пол посыпались цветы праздничного букета…

Смутный рассвет едва заглянул в комнату, бросив голубоватые тени на разложенную софу, детский диванчик с плюшевым зверьем.

Саша открыла глаза. На софе, занимающей половину комнаты, белели смятые простыни. От подушки пахло мужским одеколоном, тем самым, что вчера вкупе с прочей экипировкой она предложила покупателю. Странный запах, вкрадчивый и тревожный. Запах блаженства и авантюры. Вряд ли Саша когда-нибудь сумеет его забыть. Чтобы теперь ни произошло, в ее жизни всегда останется эта ночь. А что произошло? Явился принц и исчез… Она покачала головой, отгоняя смутные очертания вчерашнего сна.

Дверь лоджии скрипнула, впустив морозный воздух и… Шурика. Смокинг, надетый на голое тело, поблескивал атласными бортами.

— Теплая… Сонная, нежная… — Присев рядом, он взял Сашину руку.

— Холодный, дымный, чужой… — вгляделась в его лицо Саша, стараясь уловить настроение при блеклом свете нового дня. Это было другое лицо — серьезное, чем-то озабоченное и даже печальное.

— Курил. Смотрел на Москву. Думал. Что это за фотографии? Ты в детстве? Смешная девчушка.

— Моя дочка. Ей совсем недавно исполнилось шесть.

— Понятно… А папаша, значит, тот самый, что вертлявую барышню за коленки щупал и к нам с тостами приставал?

Саша кивнула, пряча глаза. Она чувствовала себя виноватой. Перед всеми — перед Зинулей, Карлсоном и даже этим почти незнакомым мужчиной. А главное — перед собой. Сама все наворотила, не расхлебать… И зачем рассказывать ему о своих бедах? Случайная встреча, случайный знакомый.

— Вот сволочь! — совершенно искренне оценил Шурик поступок бросившего дочь отца.

— Он ничего не знает.

— Круто у вас… — Шурик отошел к окну: — Светает. Не хочется уходить. Ничего не хочется. Вот только завалиться снова к тебе под бок, а потом… потом проснуться вместе где-нибудь у теплого моря и позавтракать. Кстати, ты умеешь варить яйца так, чтобы желток оставался жидким?

— Этого, полагаю, ты никогда не узнаешь. — Подтянув ноги, Саша обхватила колени и озорно посмотрела на гостя: — Может, останешься? С мамой познакомлю.

— Ч-черт! — Тяжелый кулак с силой саданул подоконник. — Ну почему, почему вчера в этом треклятом салоне оказалась именно ты? — Шурик мерил комнату шагами.

— А разве тебе было плохо?

— Слишком хорошо… Ты не бери в голову мои слова про «поплавок»… Это для других — не для тебя. Ты — золотая Русалочка. Знаешь, та, что сидит на камне в Копенгагене?

— Андерсеновская?

— Нежная, жертвенная, смелая. — Он снова присел на диван к Саше, вглядываясь в ее лицо. Поцеловал нежно, словно прощаясь.

— А ты — мой праздничный сон. — У Саши на глаза вдруг навернулись слезы.

— Дурацкий сон. — Шурик стиснул зубы, словно страдая от боли: — До чего же противно быть негодяем!

— Перестань! Ты же не обещал мне руку и сердце. Нам было хорошо, а это уже немало. Кстати, деньги за платье вон там, в моей сумочке. Это премиальные от шефа за ночное дежурство.