Мрамор иностранные архитекторы решили заменить красным кирпичом, который в достаточном количестве производился на местном заводе. Для повышения производительности труда заводу требовались дополнительные рабочие руки, но и здесь Птолемей Прист, посоветовавшись с начальником милиции, нашел выход – на определенное время все домашние дебоширы и хулиганы, получившие пятнадцать суток, направлялись на кирпичный завод, где быстро обретали специальности формовщиков, сушильщиков и обжигальщиков кирпича, а одна смена, целиком и полностью сформированная из таких штрафников, установила всероссийский рекорд по закладке кирпича в кольцевую печь для обжига.

Легионеры и сами не гнушались физическим трудом. Сладкая власть мечты – они сменили доспехи на передники строителей и показали, что не мечом единым владеют: термы быстро обретали стройные очертания, и карнизы с колоннами уже украсились обожженными керамическими изображениями римских богов и священных животных, а внутренние помещения возводимого помывочного дворца засияли кафельным блеском.

Изрядное количество кафеля было обнаружено дома у начальника стройуправления Бориса Николаевича Вельцина, который не успел его своевременно вывезти для свободной продажи в Царицын. Начальник стройуправления не поднимал глаз на приглашенных легионерами в качестве представителей местной власти Ивана Семеновича Сафонова и Федора Борисовича Дыряева, наблюдавших за тем, как выносится со двора конфискованное имущество. Пришедший по личной инициативе предисполкома Иван Акимович Волкодрало шевелил губами, неизвестно для чего подсчитывая ящики с кафелем и качал головой – не одним годом тюремного заключения пахли эти запасы!

Слабо духом своим материально ответственное лицо!

Федор Борисович Дыряев ящики с кафелем не считал, хмурил брови и сурово оглядывал ежащегося хозяйственника. Еще перед Новым годом Дыряев, помнится, обращался к Вельцину с просьбой продать ему по сходной цене десять метров кафеля для строящейся баньки, но Борис Николаевич благорасположением начальника районной милиции пренебрег и клятвенно тогда божился, что весь кафель у него по лимитной разнарядке в колхозы роздан и ни одного квадратного или погонного метра он главному милиционеру района выделить не может, пусть хоть тот его посадит!

Теперь Вельцин понимал, что его пожелания могут легко сбыться, и от мыслей этих начальнику стройуправления было тяжело. Пасмурно было у него на душе, и по потному распаренному мясистому лицу Бориса Николаевича видно было, что жалеет он о своей былой несговорчивости.

– Ох, Боря! – покачал головой начальник милиции. – Заплатишь ты, мон шер, за все заплатишь!

– И на старуху бывает проруха, – примирительно заметил председатель исполкома. В отличие от милиционера он свой кафель от хозяйственника получил и потому относился к проштрафившемуся строительному чину не в пример более терпимо. – От тоби покажут, як красты! Бач, як тоби важко!

– Нам витис немо сине нагитур, – неизвестно чему согласился центурион Птолемей Прист и, подумав, добавил: – Нил алмирари, сениори! (Никто не рождается без недостатков. Ничему не следует удивляться, господа (лат.).

Глава пятая,

в которой идут торжества по случаю открытия терм

Великое дело – человеческое общение!

Не прошло и недели, как мужественные подданные римского цезаря уже бодро лопотали по‑русски, а бузулукчане, в свою очередь, успешно осваивали иностранные диалекты. Надо сказать, что лучше всего и тем, и другим давался мат. Нередко уже на бузулуцких улицах или в чайной можно было услышать из уст местного жителя жизнеутверждающее и сочное восклицание на латыни, смысл которого доходил до самого сопливого бузулукца. Легионеры уважали русский мат за краткость и экспрессию.