Дыряев поставил опустевшую пивную бутылку на стол.

– Я их в графике войсковой частью обозвал, – благодушно сказал он. – Мой милиционер, который, конечно, с фамилией в списках значится, и прапорщик с двумя рядовыми.

– А у их прапорщики‑то е? – недоверчиво спросил председатель исполкома Волкодрало. – Га?

– А бог его знает, – безразлично сказал начальник милиции. – Вы как хотите, а я больше этой мочой давиться не намерен. Соловей! – рявкнул он.

Старший участковый словно весь вечер дожидался вызова начальства. Хоть и китель расстегнут, и портупеи на нем не было, но глаза преданно блестели, да и выправка… Впрочем, чего уж обманывать – какая выправка у деревенского участкового с двадцатилетней выслугой? Начальник милиции неодобрительно оглядел расплывшуюся фигуру участкового, хмыкнул в усы и доверительно сказал:

– Ну, что смотришь, Соловей? Или тебе объяснять все надо?

Нет, ничего не надо было объяснять старшему участковому. Сметлив был старший участковый капитан милиции Соловьев, и вкусы начальства ему были прекрасно известны. Соловей сделал рукой многообещающий жест и скрылся за дверью.

Трое районных начальников сели за стол. Помолчали, глядя, как плещется в изумрудной воде бассейна центурион, послушали, как в соседнем зале, изрядно уже хлебнувшие сладкой и коварной вишневой настойки, весело горланили римскую строевую песню с залихватским припевом:

Lex dura Lex!

В таком объеме бузулуцкие начальники латынь знали уже неплохо.

– Дуралекс он и есть дуралекс, – сказал Дыряев, повернувшись к закручинившимся сотрапезникам. – Что будем делать друзья‑товарищи?

– Будем Соловья ждать, – прямо бухнул предисполкома.

– Это само собой, – согласился Федор Борисович. – Наш Соловей баснями не кормит! Я спрашиваю, что с иностранцами делать будем? Решать‑то сейчас надо, пока грязь не подсохла и из области никого не принесло. Да и своих опасаться надо. Твои‑то, Митрофан Николаевич, спят и видят себя в кресле первого.

Пригода помрачнел. В самую точку угодил милиционер, подросли орлята, теперь коршунами, подлецы, кружатся над ответственным постом. Подсидят, гады, как пить дать подсидят!

Помолчали в раздумьях. Дыряев был прав – пивом голову не обманешь: мозговой штурм оказался неудачным. Облачившийся в простыню Птолемей Прист подошел к столу, ахнул подряд две бутылочки пива, но с вопросами не лез – видел, что пасмурно на душе у местных товарищей.

В дверь деликатно и вместе с тем требовательно постучали, в проеме ее показалась большая картонная коробка из‑под телевизора «Рубин», а за ней и круглая улыбающаяся физиономия старшего участкового.

– Разрешите, товарищ подполковник? – по уставу и льстиво обратился он к начальнику милиции.

В поставленной на пол коробке что‑то предательски звякнуло.

– Чего там разрешать, – буркнул подполковник в густые черные усы. – Приказываю!

Глава шестая,

в которой рассказывается о вредоносных и приятных последствиях: последствиях пьянства и ошибке немецкого шпиона

Верхом на центурионе Присте сидел Федор Борисович Дыряев при полном милицейском параде, но в домашних тапочках и блестящем медном шлеме с крылышками по бокам. В руках у начальника милиции была половинка красного кирпича, которым он с размаху бил по голове центуриона и ревуще кричал ему на ухо:

– Я тебя заставлю Родину любить!

И не было у Птолемея сил, чтобы согнать с себя бесцеремонного районного начальника или хотя бы взмолиться о пощаде.