|
Они подмели пол ветвями ольхи, а потом расположились на нем, как серые замшелые камни… Сначала там был туман, потом чистая темнота, в которой пробивался маленький язычок неподвижного пламени… Оно разгорелось ярко и высоко, и в нем стоял обнаженный Владыка Аполлон - словно сердцевина света - и смотрел на меня сверху большими синими глазами, как небо смотрит на море. Я подумал, что я нечист и мне надо избегать его, но он - безупречный в своем огне - не выказывал гнева, и мне не было страшно. Он поднял руку; Торжественные спали крепко, как спят древние камни, хоть солнце вливается в их пещеру… И он заговорил:
- Эдип, познай себя и скажи мне, кто ты. Я стоял, задумавшись. Мне пришло в голову, что я стоял уже однажды точно так же, разгадывая трудный вопрос на Месте Испытаний, посвященном Сфинксу… И вспомнив - понял, что ответ был тот же: - Я только человек, мой господин, - сказал я. Убийца Тьмы улыбнулся мне. Его свет шел сквозь меня, словно я превратился в хрусталь. - Ну что ж, - сказал он. - Раз ты наконец возмужал, сделай что подобает и принеси жертву. В пещере был каменный алтарь, который я знал издавна, но теперь он был отмыт от крови и усыпан лавром… Я поднялся к алтарю, и первая из Торжественных подошла с ножницами, как старая жрица с добрым лицом… Она отрезала локон с моего лба и положила его на алтарь - и я снова увидел свои огненно-рыжие волосы, как при моем посвящении, когда был мальчиком. Руки старика были сложены на коленях, и лицо его - Видело. Я молчал, чтобы не навлечь на него снова непроглядный мрак. Но вдруг он встал и позвал: «Антигона!» Такой голос бывает у людей, привыкших повелевать. Девушка подошла. Она выглядела, как собака, что чувствует какую-то перемену в доме, но не понимает что к чему. Не очень сообразительная, но верная до конца; из тех, что будет лежать на могиле, пока не умрет сама. Она подставила руку под его ладонь, - казалось, там должна быть вмятина от постоянного касания, - и они заговорили друг с другом. Я мог бы расслышать их разговор, но не слышал. Теперь - как только оказался предоставлен себе - я понял, почему у меня ломит во лбу и проваливается желудок, и кудахтанье кур впивается в голову словно иглы. Если бы ребенок хлопнул в ладошки у меня за спиной, я бы подпрыгнул; казалось, холодная змея извивается кольцами у меня внутри. Я взглянул на оливковые рощи благодатного Колона - испуганные птицы возбужденно щебетали… Это гнев Посейдона-Сотрясателя доходил уже до предела и готов был взорвать землю. Я оглянулся вокруг - на старика, спокойно говорившего с девушкой, на лениво зевающую стражу, на крестьян, глядевших на нас из виноградника… Когда мои предчувствия приходят ко мне, я ненавижу всех вокруг. Я сам шел навстречу таким вещам, от которых большинство из них бежало бы без оглядки, - и вот я весь в холодном поту, а им хоть бы что!… Но этот дар и бремя - они от богов, и никуда от них не денешься… Я не подал виду и подозвал колонцев. Они подходили с надеждой, вновь подбирая свои камни. - Угомонитесь! - сказал я. - Я чувствую предупреждение Посейдона. Он ударит здесь очень скоро, - чего же еще ждать, когда вы бьете камнями просящего у его алтаря?! Теперь они не бросили камни, а все как один наклонились и осторожно положили их на землю, словно яйца. Я показал им вниз по склону, и они убрались, стараясь бежать на цыпочках. Я бы расхохотался, если бы мне не было так худо. Аминтор, который понимал, сказал тихо: - Я позаботился обо всем. И лошади, и люди - все в порядке. Уйди и отдохни. - Да, - говорю. - Но сначала надо позаботиться о гостях. Я повернулся к Эдипу: - Пойдем. Пора. Так оно и было, даже больше: мне трудно было удержать голос от дрожи… Он поцеловал девушку в лоб, и она пошла вниз по склону, как послушная собака, отосланная домой. |
