- Сын Посейдона, если твой отец готов - готов и я. Веди меня туда, где отворятся его двери, и отдай меня богу.

Когда до меня дошел смысл его слов, - я чуть не бросился бежать, словно лошадь из горящей конюшни. Всегда, когда болезнь землетрясения нападала на меня, - всегда я заставлял, заставлял себя предупреждать людей вокруг, прежде чем убраться самому, и на это уходили все мои силы… Волосы зашевелились у меня на голове. Я посмотрел в его пустые глазницы… Он не знал, чего требовал от меня!… И тогда я подумал: «Но бог - он-то знает!…»

Конечно же это был Зов: такая ужасная просьба не могла исходить от человека… И если бы я потерял сознание от страха, Его власть наверняка повела бы меня. Я сказал Аминтору:

- Уведи людей вниз с холма и жди.

Он смотрел на меня молча, наверно выглядел я неважно…

- Иди! - кричу. Мне пришлось напомнить себе, что за человек стоит передо мной, другого бы я ударил… - Иди!… Я должен сделать это для бога.

Он схватил мою руку и прижал ко лбу, потом тихо отошел к страже и увел их вниз. Я остался один с Эдипом Проклятым. Неподвижный воздух свинцом лежал на неподвижных кронах, затихли пчелы, и птицы затаились в листве.

Он сжал пальцы, спрашивая, куда нам идти.

- Тихо, - сказал я. Малейший звук вызывал у меня дрожь и тошноту. - Подожди, мне надо сориентироваться.

Но единственное, что я мог чувствовать, - это желание удрать пока не поздно. Я подумал: «Куда мне хочется бежать?» - и медленно, словно бык к алтарю, пошел в противоположную сторону. Это повело нас к провалу в еловом лесочке, и сердце мне сдавил такой ужас, что я понял: здесь и есть то место.

Слепой шел со мной совсем спокойно, ощупывая посохом дорогу перед собой. Я вел его меж рядов винограда и вверх по склону - к воротам… С каждым шагом обруч на голове сжимался все туже, сердце билось тяжелей, шея и руки покрывались гусиной кожей… Это меня и вело: я шел, как собака, на запах страха.

Когда мы поднялись на каменистый пустырь, его пальцы скользнули по моей кисти к ладони. Они были теплые и сухие…

- Что с тобой? - он спросил мягко, но все-таки слишком громко для меня. - Тебе плохо? Или больно?

Никто не станет притворяться, когда бог дышит ему в шею. И я сказал:

- Мне страшно. Мы уже близко.

Он ласково сжал мне пальцы. В нем не было заметно страха, он давно уже был по ту сторону.

- Это только мое предчувствие, - говорю. - Когда бог умолкнет, это пройдет.

Скалы с елями были уже совсем рядом - я бы с большим спокойствием глядел на собственную могилу.

Я никогда не боялся смерти; меня воспитали в готовности умереть в любой момент - кто может знать, когда богу понадобится его жертва? Это был не страх перед чем-то - такой страх я мог бы перебороть, - это был просто страх; как лихорадочный жар, что заставляет дрожать от холода… И однако голос старика больше не раздражал меня. Даже как-то успокаивал.

- Ты - наследник моей жизни. Я не могу отдать ее своему народу. Наш род был послан Фивам в наказание, и волей богов мои сыновья умрут бездетными…

В его голосе послышалась ненависть, и на миг я увидел его в юности - рыжий барс с бешеными бледными глазами… Но видение сразу исчезло.

- Тебе, Тезей, и твоей земле отдаю я свою жизнь и свое благословение.

- Но они били тебя у алтаря, - прошептал я.

- А как же иначе? - он был спокоен и рассудителен. - Ведь я убил своего отца…

Мы уже были среди скал. Он шел по ним почти без моей помощи; казалось, он чувствует их раньше, чем прикоснется… Страх отпустил мне голову и сжал желудок. Я скользнул в сторону от старика, меня стошнило, и я почувствовал себя немного лучше, хоть пустым и холодным.