На следующий день Беляна снова увиделась с кошкой-певуньей. Та, упершись в стену ладонями и поймав девушку в ловушку своих рук, спросила:

– Почто вчера не пришла, м-м? Я ждала ведь.

– Меня матушка не отпустила, – вздохнула Беляна. – Понимаешь, Неделюшка, у меня с самой колыбели суженая есть... Вот так вышло.

– Хм, суженая? – нахмурилась Неделька. – Это что же получается – ежели я с тобою... кхм! Ежели я тебя хоть пальцем трону... или не пальцем, – молодая кошка ухмыльнулась кривовато и многозначительно, – то твоя избранница мне потом накостыляет?

Руки Недельки разомкнулись, выпуская девушку, и голубоглазая холостячка стряхнула со своего плеча несуществующую соринку.

– Вот что, милая моя, – прищурившись, молвила она. – Ты уж прости, что я с тобою вольности допускала. Сама понимаешь – до брачного возраста ещё далече, а любви-то охота... Скрывать не стану, нравишься ты мне, но ничего, переживу как-нибудь. Чай, на тебе свет клином не сошёлся, много ещё на свете хороших девок, а главное – свободных! Мне неприятности с твоей суженой не нужны.

В груди Беляны разливалась горечь разочарования. Права была матушка Логода, а она, глупая, не хотела верить!

– А ты ещё и трусиха, – процедила она. – Как про суженую услыхала – так сразу в кусты...

– Не трусиха, а благоразумная. Что зазорного в том, что я не хочу ходить с битой мордой? – усмехнулась молодая кошка. И добавила, отвесив витиеватый поклон: – Ну, желаю счастья в грядущей семейной жизни! Совет да любовь!

Уже через пару дней Неделька обхаживала одну из ткачих – пышногрудую и конопатую, налитую жизненными соками девицу, а Беляне всё опостылело. И солнышко не грело, и небо ясное, весеннее, не радовало. Висело сердце в груди камнем, не желая ни жить, ни биться. Даже к новому туеску любимого мёда Беляна не притронулась. И ещё одна странность: сниться ей стали сны об оружии – сверкающий меч, воздетый к небу сильной и уверенной рукой...

– Что закручинилась, родная? Лаладина седмица уж совсем скоро, ждёт тебя встреча с суженой твоей! – утешали родительницы.

А девушке белый свет стал не мил. Когда город забурлил, наполнившись весельем, песнями и плясками, она даже из дома выходить не хотела, но матушка Логода заставила её принарядиться и за руку отвела на главную площадь. Там, в толчее и людском гомоне, за которым почти не слышно было писка дудочек и щёлканья трещоток, Беляна ощутила себя никому не нужной и потерянной...

– Иди, попляши с девушками, – подталкивала матушка.

Не шли ноги в пляс, повисли руки плетьми. Больше всего Беляне хотелось очутиться в своей девичьей спаленке, а там уже припасть к родной и мягкой вышитой подушечке, которая берегла её сны и впитывала слёзы. Сколько она их в себя приняла – не счесть.

И вдруг, точно ветром прохладным, повеяло над площадью тишиной... Мягким лебединым крылом смахнула она беспорядочную россыпь звуков, и в хрустальном, как глоток свежей воды, безмолвии зазвучала песня.Разыгрался ветер распоясанный,

Растревожил сердце по весне.

Лишь твои, голубка, очи ясные

Еженощно вижу я во сне.

Чуть твои уста прошепчут: «Ладушка...» –

И к ногам я припаду тотчас.

Лишь о нас поёт в ночи дубравушка,

И щебечут птицы лишь для нас.

Ожерельем яхонтовым катятся

У любви счастливые деньки...

Шьёшь-волхвуешь, гóрлинка-красавица,

Жизни нашей тёплые стежки.

Не играй ты, ветер распоясанный,

Улетайте, тучи, на восток!

Носит в чреве горлинка прекрасная

Жизни новой маленький росток.