— Зато Зоара умела плавать, — проигнорировала его Лола, — и тотчас же поймала его за чуб и потащила за собой к краю резервуара, к лестнице… Уф! Тебе, наверное, тяжело и слушать, и рассказывать?

— Да, — согласился я. — И да, и нет.

Шоколад заливает отцу глаза. Форменную куртку. Пистолет. Шоколад застывает и мешает двигаться. Холостяцкое его сердце бьется, как барабан. Выходит, родилась наконец женщина, которая подходит под его условия, которая и поймала, и подстрелила его — в буквальном смысле… А Зоара смеется, запыхавшись, и по-девчоночьи щупает его мускулы, несчастная, одинокая, с ног до головы, до острых ушек покрытая шоколадом, стекающим на пол. Горький миндаль в шоколаде.

— Как две шоколадные фигурки, — шепчет Лола. — Полицейский и преступница.

— И оба смеются, — буркнул Феликс.

Как мой отец хохотал!..

Бедная Габи.

Сколько бы шоколада она ни съела, ей никак не удается его рассмешить.

— Руки вверх, — сказала фигурка полицейского.

Он сосчитал выстрелы и знал, что у Зоары закончились пули.

— А ты мне нравишься, — засмеялась фигурка преступницы и сняла пальчиком каплю шоколада с его носа. — Никогда не встречала таких, как ты. Если попросишь как следует, я, пожалуй, выйду за тебя замуж.

— Руки вверх, я прошу тебя, — повторил отец. — Ну!

Зоара расхохоталась: думала, что это шутка.

ГЛАВА 26

ЛЕД И ПЛАМЕНЬ

Мы снова понеслись. Оставили позади шоколадную фабрику и направились на север. Я не знал, куда именно. Не спрашивал. По дороге я сменил одежду Зоары на собственную. Мне больше не нужны были ее вещи. Она уже и так поселилась во мне.

Мимо проносились фонари. Редкие прохожие смотрели нам вслед. Странная мы были троица: Феликс в шлеме, склонившийся вперед, как всадник на скаку, Лола с распущенными волосами и ребенок — что он делает на улице в столь поздний час?

И мотоцикл наш притягивал взгляды: огромный, древний, неуклюжий, грохочущий, как танк. Коляска, казалось, вот-вот отвалится. Мне все время представлялось, как на резком повороте я откатываюсь в коляске, один, безмолвный, как помидорный кустик, а Феликс с Лолой, прижавшись друг к другу, уплывают от меня вдаль.

Я поглядывал на них краем глаза. Лола прильнула к Феликсу, и ее волосы окутывали их обоих, будто плащ. Феликс все время говорил ей что-то, кричал сквозь ветер, а она отвечала ему в ухо: то ли ссорились, то ли просто им приятно было поболтать. Сейчас заметно было, что эти двое — пара.

— Имей в виду, рассказ только начался! — крикнула мне Лола, отведя прядь волос с лица.

— Я слушаю! — откликнулся я.

На шоколадной фабрике отец коротко и ясно обрисовал Зоаре, что будет дальше: они выйдут отсюда, и он проследит, чтобы ей не причинили вреда, он возьмется за ее дело, она объяснит, с чего вдруг пошла на эту шалость, ведь видно, что она девушка из хорошей семьи, такие вещи случаются, кому, как не ему, об этом знать, и он постарается, чтобы она отделалась максимально легким наказанием, чтобы на ней не осталось уголовного пятна, чтобы она смогла жить обычной жизнью, и, может, когда все это закончится, она согласится как-нибудь сходить с ним в кино?

Он очаровал мою мать. Его сила. Его твердость, непреклонность, мужественность. То, что он не стал дожидаться ее внизу, как остальные, а полез за ней. Потому что среди всех, кто говорил ей высокие слова, клялся в вечной любви, уверял, что спрыгнет с крыши ради нее, — он оказался первым, кто и вправду поднялся за ней к небесам и не оставил ее там.