Изменить размер шрифта - +
Корочкин снова надел наручники невольным могильщикам и велел всем построиться на краю ямы. Мелькнула мысль: «Этот связан, деваться ему некуда, дело он свое сделал…» Позже Корочкин горько пожалел, что поддался слабости; в те же минуты, вдруг столкнувшись глазами с одним из обреченных — с тем, что пытался его усовестить, бесповоротно решил «своего» отпустить, и не просто отпустить, но и «надсмеяться» еще…

— Маленький сюрприз, «товарищи», — начал он, улыбаясь. — Но прежде — напутствуйте друг друга в жизнь вечную…

Подождал, пока арестованные обнялись и произнесли слова прощания, с особенным же удовольствием наблюдал, как обнимает и целует своих сокамерников «свой». «Ну и шельму воспитал, — не без удовольствия подумал, — жаль, что уйдет… То-то было бы забавно увидеть его ошеломленную рожу за секунду до выстрела…»

— Один из вас — предатель, — сказал он, не скрывая торжества. — Пятеро умрут, один уйдет. Мучьтесь до последней секунды, сволочи… — Корочкин начал стрелять, уже не следя за их лицами, теперь было не до этого.

Когда все кончилось, отомкнул наручники и развязал ноги.

— Пошел… отсюда, — сказал он почему-то шепотом.

Тот колебался, и Корочкин подтолкнул его в спину.

 

— Это ошибка, — сказал Краузе. — Что вы думаете о вашем человеке на самом деле — ваше дело, но обращаться с ним вы должны деликатно.

— Как вы со мной.

— Как я с вами. Ваши последующие неприятности — результат вашей несдержанности. Непрофессионализма.

— А вы догадались? О моих неприятностях?

— Не велика тайна. Ну что ж, мы подошли к финалу?

— Да. Этот мерзавец испугался и бросился бежать. Скажу правду: я поднял револьвер и хотел выстрелить ему в спину, но правдолюбец Митенька ударил меня по руке. Напрасно, впрочем. В барабане моего револьвера не было больше ни одного патрона…

 

Ах, Митенька, Митенька, добрый, славный мальчик… Самолюбивый и горячий, порывистый, заблуждающийся, но в общем-то — прямой и честный даже в своих заблуждениях… Знать бы тогда, что остается Митеньке жить всего несколько минут. Может, и удалось бы изменить его судьбу, повернуть ее по-другому. Да ведь можно ли знать наперед… Един Бог знает… А кто теперь в него верит? Какими глазами смотрел Митенька на убитых… Ведь понимал же — враги перед ним, а боли и отчаяния скрыть не сумел. Да и не старался. Вспомнилось, как прокрутил барабан своего самовзвода и приказал офицеру-шоферу и Митеньке предъявить свой револьверы. У шофера оставался в барабане один патрон, у Митеньки же все патроны были на месте…

 

— Значит, ты… не стрелял?

— Нет.

Шофер аж подпрыгнул.

— Судить, немедленно! — прохрипел он. — Дрянь какая!

— Бросьте, господа… — Митенька спрятал револьвер в кобуру. — Заигрались мы с вами… В казаков-разбойников. И ты, Геннадий, хорош. Втравил порядочных людей в авантюру. В грязь.

Корочкин онемел. С трудом выдавливая слова, спросил:

— Где же… ты раньше был… правдолюбец?

— Раньше я дурак был, — убежденно сказал Митенька. — Вы, господин капитан, — повернулся он к шоферу, — полагаете, что все мы рыцари без страха и упрека? Ревнители Белого дела? Жрецы, так сказать! Дудки! Я золото воровал! Золото! Вы ведь знаете, где я служу? Ну так вот! И если бы еще только золото…

— Что же еще, милостивый государь? — Шофер достал из кармана патроны и начал методично и тщательно снаряжать барабан своего револьвера.

Быстрый переход