Прежде, в Элевсине, Аминтор заговорил бы первым; а теперь вот стоял и молчал. Молчал, - но черные брови его сошлись над орлиным носом, и пальцы шарили по поясу, где должен быть кинжал.

- Тезей, как этот человек презирает нас! - только это и сказал он.

Я кивнул.

- Да, - говорю, - он никогда не принимал нас всерьез.

- Каждый мужчина, если он не баба, имеет право на месть. Если бы он сделал это, зная что в Бычьем Дворе спрятано оружие, - я бы не стал его любить больше прежнего, но и не думал бы о нем хуже. Однако все, что он знает о нас, - все только к чести нашей, - а он продал нас как козлов отпущения в неурожайный год… Клянусь Чернорогим Посейдоном, Тезей! - этого достаточно. За это он нам заплатит жизнью.

10  

Поутру снова пришла наша старуха, принесла свои теплые растирания… Ночь я проспал как убитый, моя рана почти уже зажила и оказалась чуть глубже царапины. Я думал, мышцы порваны, а они были лишь ушиблены, так что теперь мне надо было только двигаться - больше ничего. Вечером пойду наверх в храм и выясню, знает ли Ариадна о смерти Миноса. Если они заперли вход к нему, то она ничего не сможет сделать, не раскрыв тайного хода… «Стоп, - думаю. - А что мы вообще можем?… Она, или Пирим, или Алектрион, - и любой из нас в Бычьем Дворе, - что мы можем сделать? Любой, кто знает о смерти царя, должен быть обвинен в его убийстве. А каждый день нашего бездействия усиливает Астериона…»

Я слегка подвигался для разминки и почувствовал себя вполне сносно, но эта безвыходность, что ли, угнетала… Вокруг меня были Журавли, Фалестра, еще один капитан - Касий, из Ястребов, сын родосского пирата, попавший в плен, когда повесили его отца, - все рвались что-нибудь делать, как-то действовать… А я - ну ничего не мог. Стыдно было, что ведь ничего со мной не случилось, а я себя так скверно чувствую; хотелось хоть видимость бодрости изобразить для ребят - я даже этого не мог. По ту сторону двора Дельфины затеяли петушиный бой… Шум сверлил мне голову, я ни о чем больше не мечтал - лишь бы он только кончился… И наконец не выдержал - заорал:

- Пусть они прекратят этот гвалт!!!

Наша добрая заботливая Феба спросила:

- Что с тобой? У тебя еще голова болит?

- Нет, - говорю, - это предупреждение. - На самом деле как раз в тот момент я понял наконец, в чем дело. - Это предупреждение, - говорю. - Земля скоро снова дрогнет. Думаю, что не очень сильно, но когда бог разгневан - шум ни к чему.

Они заговорили потихоньку; Касий поглядел на громадные потолочины и переступил ногами…

- Кажется, это будет не сильно, - говорю, - меня не давит, а только тревожит, - но все-таки пусть все угомонятся и отойдут от стен.

Нефела пошла к Дельфинам. Команда бегом кинулась к нам, бросила своих петухов, и они прыгали друг на друга, клевали и били шпорами в тишине; а потом вдруг затихли, растопырив крылья, и стояли так, растерянные и жалкие, будто бог и их предупредил. Голову мне давило все сильнее, каждая мелочь раздражала, ноги стало покалывать… И тут подходит Актор, - ему, наверно, кто-то передал мои слова о предупреждении, - подходит и говорит:

- Что с тобой, Тезей? Если тебе еще нездоровится, так ложись в постель, не ставь Бычий Двор вверх ногами!

Я едва не ударил его:

- Отойди от колонны, - говорю.

Сказал тихо; невыносимо было голос повысить. Он, видно, собрался что-то ответить, даже рот раскрыл, - но в этот момент земля дрогнула и закачалась, и большой кусок лепки с вершины колонны разбился возле него в куски. На кухне загремела посуда, во дворце за воротами послышались крики, визг, молитвы… А вокруг нас плясуны взывали к сотне богов Бычьего Двора, чужестранцы пали ниц и закрывали головы руками, любовники прижались друг к другу; а Актор смотрел на меня выпучив глаза, и челюсть у него отвисла так, что можно было пересчитать все зубы.