|
По его сжатым губам она прекрасно поняла, что он отдал бы все, чтобы быть сейчас рядом со своим государем, но Петр своего приказа не отменил, и Шереметьев вынужден был оставаться рядом с ней, помогая в приготовлениях к свадьбе. Она слабо улыбнулась. Когда наступило то мгновение, когда она поняла, что уже не опасается его, что она боится за него? Филиппа и сама не смогла бы ответить. Это произошло так незаметно. Когда она ехала в Москву, то боялась. Боялась, что его убьют, и она окажется в очень незавидном положении. А вот в тот момент, когда она огрела Рондо по голове, увидев, как тот подносит пистолет к его лбу, ей уже было плевать на себя, потому что она боялась только за него. Но как Шереметьев это понял? Неужели все так очевидно?
Ту ночь, накануне отъезда он провел с ней, и утром она уже не выгоняла его из своей постели, а наоборот цеплялась за него, не желая отпускать в эту поездку, потому что ей теперь везде мерещились заговоры и пистолеты, приставленные к его голове. Но и удерживать долго его она не могла, не имела права. Потому что он император и никогда не будет принадлежать ей одной. Она знала на что шла, когда соглашалась на этот брак. Вот только она тогда не подозревала, как это мучительно – бояться за кого-то. – Все в порядке, граф, я просто неважно себя чувствую, – наконец ответила Филиппа и вернулась на свое место рядом с фрейлинами, которые в это время разбирали образцы золотого кружева, пытаясь понять, какое достойно украсить свадебный наряд будущей императрицы. Дверь в ее покои приоткрылась и зашел Михаил Воронцов, осиротевший после отъезда Елизаветы, к которой был приставлен камер-юнкером. Петр не знал, что с ним делать и временно назначил его секретарем Филиппы. – Здесь Брюс Яков Вилимович, государыня. Примешь ли, али гнать в шею? – Что? – Филиппа непонимающе смотрела на Воронцова, затем покачала головой. – Нет, разумеется не гнать, пускай граф заходит, – Петр рассказывал ей, как важно для него это беспокойное семейство, и Филиппа ни в коем случае не хотела портить впечатление Брюса об императорской семье. Воронцов кивнул, и исчез, а буквально через пять секунд вошел пожилой уже мужчина с цепким взглядом. – Ваше высочество, благодарю, что приняли меня, – граф отвесил поклон, и выпрямился, пристально разглядывая Филиппу. – По-русски, если можно, граф, – она говорила медленно, тщательно выбирая слова, но, что характерно, практически без акцента. – Что привело тебя ко мне? – Эм, даже не знаю, как выразиться, – Брюс задумался на мгновение. – Я хотел обратиться с просьбой. Понимаете, я обещал, что уговорю государя приехать после Нового года в училище, чтобы он поговорил с моими воспитанниками, и лично наградил самых отличившихся. Я даже приготовил награды, по полрубля десяти самых лучших учеников. Но, государь уехал, как обычно, никого не поставив в известность, и я решил, что государыня не сочтет за дерзость, ежели я с подобной просьбой обращусь к ней. – О-о-о, – Филиппа думала меньше минуты, затем обернулась к Шереметьеву. – Граф, как быстро ты сможешь велеть запрячь карету и подготовить эскорт? – Уже бегу, – Петька действительно сорвался с места, благодаря Бога за то, что появилось хоть какое-то разнообразие в этих вечных тканях, цветах и пригласительных письмах, кои уже отсылались сотнями. – Как только граф Шереметьев все подготовит, я сразу же выеду, – Филиппа так же, как и Петька почувствовала оживление. – Меня будут сопровождать Воронцов, княжна Черкасская и графиня Ушакова. И, граф, я сама приготовлю десять наград отличившимся мальчикам, приберегите свои деньги для других целей. Брюс поклонился на этот раз более глубоко. – Я даже не знаю, как благодарить тебя, государыня, Елизавета Александровна. |
