Не нарушая сон пансионеров, я вернулся к себе, опоясался саблей, взял в правую руку пистолет, в левую канделябр и без былых предосторожностей вошел в комнату Марьи Ивановны.

    Явление второе оказалось во много раз эффектнее первого. Теперь сладкая парочка, несмотря на свою большую занятость, не смогла не обратить на меня своего внимания. Правда Марья Ивановна ограничилась только тем, что отчаянно взвизгнула и попыталась прикрыться простыней, а вот Иван Иванович, был поражен моим появлением в самое сердце и вскочил с кровати, как молодой боец при команде «в ружье».

    -  Это вы! Как вы посмели войти! - воскликнул он, пытаясь за наглостью скрыть свой испуг и провокационно выдающую его вину торчащую часть тела.

    -  Милостивый государь, - не отвечая на прямо поставленный вопрос, проговорил я, целясь ему в лоб из пистолета, - вам придется объяснить, что вы делаете в такое время в комнате моей родственницы!

    Аргумент, направленный в лоб бедного помещика, был такой весомый, что Иван Иванович предпочел не возмущаться, а попытаться выкрутиться из щекотливой ситуации.

    -  Я, милостивый государь, зашел к Марье Ивановне совершенно случайно, по ошибке, - заблеял Рогожин. - Проходил мимо и ошибся дверями.

    -  И не заметил, что в постели лежит честная благородная девушка? - подсказал я.

    -  Именно, совершенно не заметил! - совсем поглупев от ужаса перед наведенным дулом, затараторил коварный соблазнитель.

    -  И случайно лишили ее невинности, а нашу семью чести?!

    -  Нет, нет, у нас ничего не было! - воскликнул пойманный за… ну пусть будет, руку, растлитель.

    -  Да? Так-таки ничего? - почти поверил я, опуская вниз канделябр. - А это что у вас такое! Вы мне лжете, сударь, вы опозорили нашу благородную фамилию, и это оскорбление вам придется смыть кровью!

    -  Маша, скажи ему! - взмолился бедный Иван Иванович. - Князь, я просил у Марьи Ивановны ее руки, и она согласилась! Мы теперь с вами родственники!

    -  Мария, это правда? - строгим голосом спросил я обесчещенную девушку, слегка прикрытую скомканной простыней.

    -  Да, Хасбулатик, - довольно спокойно подтвердила она, - Иван Иванович предложил мне руку и сердце. Я согласилась!

    -  Ну, если вы решили повенчаться, тогда совсем другое дело, - начал оттаивать я. - Завтра же пойдем в церковь.

    -  Но как же, ведь так не принято, - задним числом испугался помещик, - зачем так торопиться!

    -  Вы опять за свое! - возмутился я.

    -  Мы только обручились, еще даже не говорили о приданном!

    -  Я дам вам в приданное за Марией Ивановной вашу собственную жизнь! - предложил я.

    Однако, как только вопрос коснулся денег, Иван Иванович забыл и о том, что стоит посередине комнаты совсем голым, и даже о ценности самой своей жизни.

    -  Это, князь, будет не по-княжески и неблагородно! Виданное ли дело, совсем не давать приданное. Мы что, нехристи какие!

    Что касается «нехристей», в отношении меня он попал в самую точку, но я уже задался целью выдать за него Марью Ивановну, вошел в кураж и был готов на компромисс. Потому теологический спор не поддержал.

    -  Марья Ивановна скоро получит в наследство прекрасный постоялый двор с земельным участком в половину десятины вблизи нового шоссе на Царское село. Кроме того, тысячу рублей ассигнациями,

    -  Пять! - перебил меня жених.