Боборыкин сообщал по поводу упомянутого уже интимного ужина, что артистка жаловалась позднее, что Их Величество «забыли» ей поднести подарочек, как было принято в подобных случаях.

Назавтра государь ужинал с императором Наполеоном III и императрицей Евгенией в голубом салоне дворца Тюильри, где над дверью висело изображение России, моделью для которого послужила герцогиня Морни, в чьих жилах текла русская кровь в не меньшей, вероятно, пропорции, чем в жилах самого русского императора, чьим дедушкой был Фридрих-Вильгельм III, дядей — Вильгельм I, а матушкой — Шарлотта Прусская (то есть был он в большей степени отпрыском Гогенцоллернов, чем принцессы Ангальт-Цербстской, «матушки Екатерины», или прадеда своего, герцога Гольштейнского, — это мы сообщаем лишь попутно, в утешение людям, озабоченным составом крови или проблемой «пассионарности»).

Французский император не питал никаких недобрых чувств к недавнему своему военному противнику. Да что там, через какой-нибудь год после окончания Крымской войны Наполеон III уже угощал ужином (или по французскому обычаю — вечерним обедом) в том же самом дворце Тюильри (в скором времени после описываемых ужинов по доброй коммунистической традиции сожженном парижскими коммунарами) великого князя Константина Николаевича и русского посла Павла Киселева. Описывая атмосферу доброжелательности, царившую на этом ужине, мадам Жюль Барош сообщала в своих мемуарах, что великий князь (брат Александра II) «смачно и звучно» поцеловал тогда ручку императрице Евгении, что произвело глубокое впечатление на собравшихся, незнакомых с этим русским обычаем. Можно быть уверенным, что император Александр II не уступал галантностью манер брату… За ужином шли разговоры о Всемирной выставке и ее круглом павильоне, который раскинулся на площади 16 гектаров, и французский император, любитель металлических построек, высказал свое восхищение новым металлом — алюминием. Императрица рассказала о том, как лионские текстильные фабриканты, удрученные упадком продукции в связи с тем, что устарели кринолины, стали досаждать на выставке императору своими криками: «Дорогу кринолинам!», на что государь сказал им, что он не ведает женскими модами, и как этот ответ потешил парижскую публику. Говорили и о том, что предвидится приезд Вильгельма I и что все ждут наступленья эпохи мира, дай-то Бог…

Можно не сомневаться, что поздние обеды-ужины не помешали государю императору регулярно видеться в Париже со своей возлюбленной Екатериной Долгорукой, о которой пришло время сказать подробнее, ибо эта «русская тайна» императорской любви долгое время более популярна была в Париже, чем в Москве или Питере, где сперва не поощрялось описание «излишних подробностей» из жизни двора, а потом разрешено было писать про эту жизнь одни только гадости. В Париже, напротив, и роман французской писательницы (по совместительству румынской принцессы) Марты Бибеско «Катя, голубой ангел», и одноименный фильм наделали много шуму уже в первой четверти нашего века (не говоря уж о вышедшем в Париже в 1923 году подробнейшем сочинении Мориса Палеолога «Трагическая любовь императора Александра II»).

К тому времени, как император увидел прелестную юную Катю, сердце его (и как настаивают серьезные биографы, и здоровый его организм) давно уж томилось без любви. Да, конечно, были у него императрица Мария, и обожаемая дочурка Мария, и еще куча детей, но… Ах, как она прелестна была тогда (четверть века назад) в мерцающем полумраке театральной ложи дармштадтского театра, пятнадцатилетняя, застенчивая девочка-курфюрстина Мария Гессенская, будущая русская императрица… Великий князь Наследник Александр совершал тогда первое свое путешествие по Европе под присмотром воспитателя своего, милейшего Василия Андреевича Жуковского, и, конечно, поиски невесты были одной из воспитательных целей путешествия (при дворе строгого Николая юноши не бегали по девкам, а предавались чувствительному чтению).