Да, подумал я, слова Вики не такие уж странные, какими кажутся.

    Я мягко сказал:

    -  Мне нужно идти.

    -  Когда я в первый раз тебя увидела, Кабот, - сказала она, - я поняла, что принадлежу тебе. Я хотела быть свободной, но знала, что принадлежу тебе - хотя ты не касался меня, не целовал - я знала, что с этого момента я твоя рабыня. Твои глаза сказали мне, что ты мой хозяин, и в глубине души я это признала.

    Я повернулся, собираясь уходить.

    -  Я люблю тебя, Тарл Кабот, - неожиданно сказала она и потом, чуть смущенно и испуганно, опустила голову. - Я хотела сказать: я люблю тебя, хозяин.

    Я улыбнулся этой поправке: рабыне не разрешается, во всяком случае публично, называть хозяина по имени. В соответствии с обычаем правом называть мужчину по имени обладают свободные женщины, преимущественно вольные спутницы. Горянская пословица утверждает: рабыня становится дерзкой, если ее губам позволяют касаться имени хозяина. С другой стороны, я, подобно большинству мужчин Гора, если девушка не издевается, не ведет себя вызывающе, если поблизости нет свободных женщин, предпочитал, чтобы меня называли по имени; мне кажется, что каждый понимает: нет ничего лучше, чем когда твое имя произносят прекрасные уста.

    В глазах Вики была тревога; девушка как будто пыталась притронуться ко мне через пластик.

    -  Могу ли я спросить, куда идет мой хозяин?

    Я обдумал вопрос и улыбнулся ей.

    -  Я иду давать гур Матери, - сказал я.

    -  Что это значит? - спросила она, широко раскрыв глаза.

    -  Не знаю, но собираюсь узнать.

    -  Тебе обязательно идти?

    -  Да. Мой друг может быть в опасности.

    -  Рабыня довольна, что хозяин ее смелый человек.

    Я повернулся.

    Услышал сзади ее голос:

    -  Желаю тебе добра, хозяин.

    Я на мгновение повернулся, увидел ее лицо и почти бессознательно поцеловал кончики пальцев и прижал их к пластику клетки. Вика поцеловала стенку напротив того места, которого коснулись мои пальцы.

    Странная девушка.

    Если бы я не знал, насколько она жестока и коварна, я бы, может, сказал бы ей что-нибудь ласковое. Я пожалел, что коснулся стенки: не сумел скрыть своего отношения к ней.

    Ее игра великолепна, убедительна. Она почти заставила меня поверить, что беспокоится обо мне.

    -  Да, - сказал я, - Вика из Трева, рабыня, ты хорошо сыграла свою роль.

    -  Нет, - взмолилась она, - хозяин, я тебя люблю.

    Рассердившись на себя, что чуть не обманулся, я рассмеялся.

    Осознав, что ее игра проиграна, она закрыла лицо руками, опустилась на колени и заплакала за прозрачной пластиковой стеной клетки.

    Я отвернулся. Меня ждали более важные проблемы, чем предательская рабыня из Трева.

    -  Я буду хорошо кормить и поить эту самку, - сказал хранитель вивария.

    -  Как хочешь, - ответил я и ушел.

    27. В ПОМЕЩЕНИИ МАТЕРИ

    Все еще был праздник Толы.

    Хотя уже время четвертого кормления.

    Уже почти восемь горянских анов, или десять земных часов, как я сегодня рано утром расстался с Миском, Мулом-Ал-Ка и Мулом-Ба-Та.

    Диск, на котором мы добрались до помещения, где я нашел Миска, теперь у входа в туннели золотого жука.