— Держись, малыш, — говорил я мальчику. — Держись, — молил я.

Вдруг Марк тонким детским голосом вскрикнул:

— Доктор Алекс, старина!

Это все, что он сказал, но я знал, что он имел в виду. Мне многое было известно о маленьком Марке.

Я вбежал по крутому, недавно заасфальтированному пандусу больницы Святого Антония, «Макаронной лавки Святого Тони», как иногда называют ее в наших кварталах. Карета «Скорой помощи» пронеслась мимо меня в сторону Пятидесятой улицы.

На голове водителя была лихо заломлена набок кепка-бейсболка с эмблемой клуба «Чикаго-Буллз», козырьком нацеленная прямо в мою сторону. Из фургона доносились громкие звуки рэпа, внутри, наверное, можно было просто оглохнуть. Водитель и врач не остановились, даже намерения такого не выказали. Вот как бывает порою на юго-восточной окраине. За дежурство столкнешься с таким количеством убийств или увечий, что не по каждому поводу остановишь машину.

Дорогу в палату первой помощи больницы Святого Антония я хорошо знал. Мне не раз доводилось бывать там. Плечом толкнул вращающуюся стеклянную дверь. На двери надпись «Неотложная помощь», но буквы отклеились, и все стекло в царапинах.

— Мы пришли, Марк. Мы в больнице, — прошептал я мальчику на ухо, но он меня не слышал. Он был без сознания. — Мне нужна помощь! Люди, нужно помочь мальчику! — закричал я.

Разносчик пиццы был бы удостоен большего внимания. Усталый охранник повернулся в мою сторону и уставился ничего не выражающим взглядом. По больничному коридору загромыхала разболтанная каталка.

Медсестер я узнал: Энни Белл Уотерс и в особенности Таню Хейвуд.

— Везите его сюда. — Энни Уотерс, поняв, в чем дело, быстро расчистила проход. Расталкивая в стороны других сотрудников больницы и ходячих больных, она не задавала лишних вопросов.

Мы проехали мимо регистратуры, над которой было написано «Запишитесь здесь» на английском, испанском и корейском языках. Отовсюду исходил больничный запах антисептиков.

— Пытался перерезать себе горло перочинным ножом. Похоже, задел сонную артерию, — проговорил я, покуда мы провозили каталку по многолюдному ядовито-зеленому коридору, пестрящему вывесками: «Рентгеновский кабинет», «Травматология», «Касса».

Наконец мы добрались до кабинета размером с платяной шкаф. Подошел моложавого вида доктор и попросил меня удалиться.

— Мальчику одиннадцать лет, — сказал я. — Я никуда не уйду. У него перерезаны оба запястья. Попытка самоубийства. Держись, малыш, — прошептал я Марку. — Только держись.

Глава 3

Щелк! Казанова распахнул крышку багажника и заглянул в широко раскрытые, мокрые от слез глаза, уставившиеся на него.

«Какая жалость. Такая потеря», — подумал он, глядя на нее.

— Ку-ку, — сказал он. — Я тебя вижу.

Он разлюбил эту двадцатидвухлетнюю студентку, лежавшую связанной в багажнике. Кроме того, он был на нее зол. Она нарушила правила. Все испортила.

— Выглядишь ты просто трупом, — сказал он. — Фигурально выражаясь, конечно.

Во рту у девушки был кляп, и она не могла ответить, но взгляд говорил яснее слов. В темно-карих глазах отразились страх и боль, но от Казановы не ускользнуло и другое: в них были непокорность и упрямство.

Он сначала достал черный саквояж, затем, несмотря на то, что девушка весила не меньше ста двадцати фунтов, без всяких усилий грубо выдернул ее из багажника. Теперь он даже не пытался казаться деликатным.

— Добро пожаловать, — произнес он, опустив ее на землю.