В вестибюле никто не поджидал, чтобы выяснить причину шума, и Генри покинул здание почти в веселом расположении духа.

На улице оказалось холодно. Он поплотнее обернул горло шарфом и поднял воротник. По своей природе Фицрой был менее уязвим к капризам погоды, чем большинство людей, но все же не любил, когда холодный ветер гулял по спине. Полы его длинного кожаного пальто хлопали по ногам. Он прошел полквартала до Блуар, повернул на восток и направился домой.

Хотя был четверг, час ночи, и весна, видимо, решила задержаться в пути, улицы отнюдь не пустовали. Машины двигались сплошным потоком по восточной оси, и чем ближе Генри подходил к перекрестку между Блуар и Йонг‑стрит, тем больше людей ему попадалось на тротуаре. Одной из причин, по которой он облюбовал эту часть города, был тот факт, что жизнь здесь постоянно била ключом. Через два квартала после Йонг он свернул на подъездную аллею и, пройдя по ее изгибу, оказался у дверей своего дома.

В разное время ему довелось пожить во всевозможных замках, многочисленных частных имениях, и даже, когда приходилось особенно трудно, пару раз он обитал в склепах, но уже много веков у него не было такого дома, который бы столь устраивал его во всех отношениях, как этот кондоминиум, приобретенный в элитном доме в центре Торонто.

– Добрый вечер, мистер Фицрой.

– Приветствую, Грег. Все спокойно?

Пожилой охранник улыбнулся и потянулся к кнопке, чтобы открыть дверь.

– Как в могиле, сэр.

Генри Фицрой приподнял золотисто‑рыжеватую бровь, выжидая, пока откроется дверь и прекратится электронный писк, прежде чем спросить:

– А вам откуда известно?

Грег улыбнулся.

– Когда‑то служил в охране при кладбище Маунт‑Плезант.

Генри покачал головой и тоже улыбнулся.

– Мне стоило бы знать, что у вас найдется ответ.

– Да, сэр, не сомневайтесь. Доброй ночи, сэр.

Тяжелая стеклянная дверь закрылась, оборвав возможность дальнейшего разговора, поэтому, когда охранник снова взял в руки газету, Генри молча помахал ему рукой и повернулся к лифтам. Потом остановился. И снова обернулся к стеклу.

«ПО ГОРОДУ РАЗГУЛИВАЕТ ВАМПИР».

Шевеля губами во время чтения, Грег опустил газету на стол, и заголовка больше не было видно.

Мир словно сузился до четырех слов. Генри резко толкнул дверь в помещение, где сидел охранник.

– Вы что‑то забыли, мистер Фицрой?

– Дайте взглянуть на вашу газету.

Перепуганный тоном и подчиняясь приказу, старик протянул газету, но все равно Генри буквально вырвал страницы у него из‑под рук.

«ПО ГОРОДУ РАЗГУЛИВАЕТ ВАМПИР».

Медленно, стараясь не делать резких движений, Грег отодвинул стул назад, чтобы быть как можно дальше от человека, стоящего по ту сторону письменного стола. Он не знал почему, но за все шестьдесят три года жизни, пройдя две войны, он ни разу не видел такого выражения лица, какое было сейчас у Генри Фицроя. И надеялся, что никогда больше не увидит такой нечеловеческой злобы и не испытает того ужаса, который не в силах выдержать человеческая душа.

«Молю тебя, Господи, не позволь ему обратить свою злобу против меня...»

Шли минуты, бумага рвалась в напряженных пальцах.

– Хм, мистер Фицрой...

Из‑за газеты вынырнули светло‑карие глаза. Дрожащий охранник уставился в них как завороженный.

Ему пришлось пару раз сглотнуть, прежде чем он смог договорить:

– ...возьмите, хм‑м, газету себе.

Страх, прозвучавший в голосе Грега, пробился сквозь испытываемую Генри ярость. Страх означал опасность. Вампир вспомнил о тщательно созданной цивилизованной личине, под которой скрывался хищник, и заставил себя вновь ее надеть.