Мегги до боли закусила губу, пытаясь удержать подступившие к горлу рыдания.

— Это я виновата, — сокрушалась она. — Я вела себя отвратительно! Грозила зажечь смертельную свечу. Но я не делала этого, папа. Честное слово, я этого не делала!

В разговор вмешался внезапно появившийся дядя Руперт:

— Послушай, старина, тебя серьезно беспокоит отсутствие Эммы? А не могло так случиться, что она опять поехала в Лондон? Ты звонил ее тете?

— Господи, неужели ты мог подумать, что я этого не сделал? Она не появилась ни в одном из домов, где ее можно было бы ожидать. Так же, как и Луиза Пиннер. Скажи, могут ли две женщины в мгновение ока исчезнуть с лица земли?

— Тебе не кажется, что ты разыгрываешь мелодраму? — спросил невозмутимый политик, нахмурившись и кусая роскошные усы. — По правде говоря, эти таинственные происшествия нельзя назвать такими уж безобидными. Я имею в виду, что уже поползли тревожные слухи, сплетни досужих людей. Скоро мы обретем весьма сомнительную репутацию. Только этого штриха мне и не хватало в преддверии женитьбы.

К ним подошел дядя Дадли.

— А я не удивлюсь, если окажется, что Эмма и Луиза где-то встретились и не сочли нужным сообщить близким об этом. Обычное женское легкомыслие. С ними лучше не связываться, вот что я вам скажу.

Дадли замолчал, о чем-то размышляя, угрюмо покусывая нижнюю губу; неожиданно, как это частенько бывало, у него резко изменилось настроение. Он повернулся и весело скомандовал:

— Пора зажигать первую спичку. Сейчас наша «вавилонская башня» запылает ярким пламенем.

— Что это вы собрались сжигать? — равнодушно спросил папа.

— Старое тряпье, которое скопилось на чердаке. — Дядя Дадли произнес эти слова почти шепотом, как будто по секрету. — От этой рухляди уже давно пора избавиться.

— Не спорю, — обронил грустный папа и отвернулся.

Но Мегги не хотелось, чтобы отец уходил. Ее детская интуиция подсказывала, что без него она не почувствует себя в безопасности в быстро сгущающихся сумерках. Она боялась пламени вот-вот готового вспыхнуть гигантского костра. Радостное возбуждение невольно сменилось тревогой.

Она вцепилась холодными пальцами в большую теплую руку отца, и на его родном лице промелькнул отблеск прежней, доброй и мягкой, улыбки.

— Знаешь, мне страшно, — откровенно призналась гордячка Мегги.

— Что я слышу: страшно тебе, а не Дине?!

Но Дине тоже было страшно. Когда дядя Дадли нагнулся, чтобы зажечь спичку, она начала кричать:

— Ах, нет! Нет, нет, нет!

Дядя Дадли раздраженно спросил:

— Что это вдруг? Мне казалось, ты с нетерпением ждала этого мгновения, разве не так?

— Только не пугало! Кто-то взгромоздил его на самый верх! Мегги, пугало сейчас сгорит!

Произведение Вилли, которым он так гордился, было обречено. Мегги почудилось, что пугало в красном пальто в немой мольбе протягивает к ней свои деревянные руки. Нелепое существо со скособоченной соломенной головой выглядело таким трогательно-беспомощным, что Мегги разжалобилась не меньше сердобольной Дины.

— Дядя Дадли, оставь пугало! Мы не хотим, чтобы оно сгорело. Оно нам нравится.

Дядя Дадли медленно выпрямился. Его одутловатое лицо побагровело, словно оно уже было опалено пламенем.

— Даже не знаю, кто его туда водрузил, — оправдывался Дадли. — Ну и пусть сгорит. Разве мы не решили избавиться от накопившегося хлама?

Дина разрыдалась, а Мегги гневно затопала ножкой.

— Пугало не хлам. Папа, пускай дядя Дадли снимет его. На нем пальто, в котором лежало Письмо.