Он сидел за спиной водителя, на голове у него были наушники; полковник внимательно слушал все сообщения, поступающие с базы.
Пятьдесят пассажиров головного автобуса были одеты в джинсы и футболки. Жесткие требования дисциплины были теперь ослаблены ровно настолько, чтобы парни могли беседовать между собой – не слишком, впрочем, громко.
– Сейчас мы увидим шоу на дороге, – сказал, то ли спрашивая, то ли утверждая, старший лейтенант, опускаясь в соседнее кресло.
Блич кивнул.
– Люди готовы? – осведомился он.
– Вы знаете это лучше меня, полковник. Они готовы ровно настолько, насколько этого хотим мы.
Блич снова кивнул. За окном проносился сельский пейзаж.
– Мы ведь не делаем ничего такого, чего им не пришлось бы делать в регулярной армии. Если они захотят туда перейти, – добавил он.
Лейтенант кивнул в знак согласия.
– Двадцать лет я наблюдаю, как деградирует армия, – продолжал Блич. – Жалованье растет, а моральные устои рушатся. Не армия, а провинциальный клуб. Гражданские права этому сброду?! Если они добровольцы, так надо их баловать? Если бы мне дали их на полгода, я бы все поставил с головы на ноги. Я бы создал настоящее войско – не хуже, чем было у древних римлян.
– Или у генерала Першинга, – поддакнул лейтенант.
Блич, однако, с этим не согласился.
– Ну, не совсем так, – сказал он. – Вы знаете, почему он получил прозвище Черный Джек?
– Не знаю.
– Он ввел форму черного цвета. Сначала его звали Черномазый Джек. Ну да Бог с ним, с Першингом. Что до меня, мне долго не представлялось случая показать себя, пока американцы не осрамились в Намибии, когда там вспыхнули беспорядки и были человеческие жертвы. Я предложил свои услуги по наведению порядка в армии, но меня не поняли.
– Все дело в мягком обращении, – перебил лейтенант. – Нам не хватает твердой руки.
– А потом мне наконец повезло: я был приглашен сюда. Сейчас у меня лучшая часть изо всех, какие я когда либо видел. Наилучшие условия, наилучшая подготовка, наилучшая дисциплина. Я могу повести их хоть в ад!
– И они последуют за вами, вне всякого сомнения, – сказал лейтенант.
Блич повернулся к нему и дружески похлопал его по плечу.
– Придет время, – сказал он, – когда мы наведем в нашей стране порядок и для нас отольют медали. А до тех пор мы должны находить удовлетворение в том, что мы делаем.
В его наушниках послышалось потрескивание. Блич сделал лейтенанту знак молчать и взял в руки микрофон.
– «Белая лиса», номер первый слушает, – произнес он. – Прием!
С минуту он внимательно слушал, затем коротко сказал:
– Прием окончен. Молодцы!
Он повесил микрофон на крючок поверх головных телефонов. Лейтенант смотрел на него выжидающе.
– Что нибудь случилось? – спросил он.
– В лагере были гости.
– Ну и?..
– Там им ничего не сказали, но, видимо, они получили информацию из другого источника и следуют за нами от самого Норфолка.
– Ведут наблюдение? – спросил лейтенант.
– Похоже, что так.
– Кто они?
– Не знаю. Их четверо, трое мужчин и одна женщина.
– Что будем делать?
По толстому лицу Блича пробежала легкая улыбка, сделавшая его похожим на фонарь из тыквы, зажигаемый ночью в канун праздника Всех Святых.
– Организуем им теплую встречу, – сказал он.
Свыше двух часов Чиун пытался уговорить всех, кто подключался к нему по одному их сорока каналов рации, соблюдать тишину в течение часа с четвертью – с тем чтобы он мог прочитать вслух одно из самых коротких произведений поэзии Унг. |