| Далее, он собирает и сообщает необходимые сведения об авторах своих источников, как например об Иосифе Флавии, Игизиппе и других; именно об Иосифе он говорит: «после всего этого (т. е. после того, как он широко воспользовался показаниями Иосифа) хорошо-ли было бы не знать о самом Иосифе, который так много помогаете нам в изложении предпринятой истории: откуда и из какого рода происходить он?» (III, 9). Далее, он производить исследование о подлинности и неподлинности некоторых сочинений, известных в его время с именем того или другого автора, при этом он обращает внимание на свидетельства древнейшия, на слог, на содержание; так он отвергает подлинность многих сочинений, приписываемых Клименту Римскому, между прочим на том основании, что в них встречаются мысли неправославныя (III, 38). Далее, он принимает в соображение неповрежденность источников, так например — в сочинениях Иринея Лионскаго он находит весьма важную приписку, свидетельствующую о заботливости этого писателя о неповрежденности своих произведений, именно он, Ириней, заклинает своих переписчиков, чтобы, списавши, снова просматривали списанное, да не вкрадется ошибка (V, 20). Далее, он исследует вопрос об исторической достоверности документов, так он отвергает достоверность так называемых актов Пилатовых, уничижительных для достоинства Христа, опираясь на то, что они содержат неправильную хронологию (I, 9). Далее, он отвергает достоверность многих апокрифов, распространенных с именами апостолов Петра, Андрея, Фомы, Матфея, как потому, что на них не ссылаются авторитетные церковные писатели, так и потому, что в них нередко встречаются мысли нелепыя, еретическия (III, 25). Указанные приемы Евсевиевой критики научно важны; но беда в том, что они не вытекают у Евсевия из какого либо строго определенного принципа, но являются чисто случайными и потому они прилагаются к его делу вообще редко. В целом его критика стоит еще не высоко и указывает на то, что дело историографии только что начиналось в христианском мире. Прежде всего Евсевий почти совсем не сознает того, что делать выписки из источников вовсе не значить писать историю. Его история становится христоматией, в которой собрано более или менее интересное из тех или других писателей. Говорит словами источников часто без всяких пояснений и добавлений от себя, без которых нельзя обойтись, когда историк желает подчинять материалы своей мысли и целям, — для Евсевия значит составлять историю. Отсюда в его истории очень часто встречаются обороты: «об этом повествует такой-то или такой-то, говоря буквально так» (III, 19), и затем следует выписка из первоисточника; или приведши чьи-либо слова касательно известного предмета, Евсевий с своей стороны лишь замечает: «таковы слова того-то или того-то». (VI, 12). Или например седьмую книгу своей истории он начинает такими словами: «седьмую книгу великий Александрийский епископ Дионисий поможет нам изложить собственными его словами» и потом делает очень обширные выписки из Дионисия почти без всяких вставок с своей стороны. Встречаются также обороты: «итак возьми в руки книгу такого-то и читай;» или: «возьми же, и читай» (III, 6, 8) — и затем выдержки из источников. Отсюда видно, что исторически материал у Евсевия господствует над самим историком. Вследствие такого отношения к материалам, заимствуемым из источников, естественно он на многое смотрит не собственными глазами, а глазами писателей, какими он пользовался, глазами таких лиц, которыя часто смотрели на события с точки зрения интересов своих собственных или интересов времени. Выбором Евсевия тех или других сведений из источников управляет не какая-либо определенная идея, которую имеет в виду историк, а просто желание рассказать о факте необыкновенном, выходящем из ряда (пример: рассказ о Наталии: IV, 28). Критерии Евсевия, которыми он пользуется для определения достоверности и несомненности исторических свидетельств, недостаточно убедительны. |
