Да, теперь этот нож мне дорог вдвойне — и как память о Сереже, и как напоминание об одном из самых отчаянных моментов моей жизни…

Наконец объявили рейс, с которым улетели артисты и Феликс тоже — у мальков не было времени ждать следующего. Что ж, не впервой нам с девочками лететь втроем… И вот не прошло и четырех часов, как мы сели в самолет — без дальнейших приключений.

Как это странно: мы так долго добирались до аэропорта по горным дорогам — а это ведь меньше пятидесяти километров, так долго ждали вылета в этом чертовом зале ожидания, а потом еще сорок минут стояли как сельди в бочке в тесном накопителе, прямо под палящими лучами солнца… И вот теперь полторы тысячи километров мы преодолеваем меньше чем за два часа — чудны дела твои, человек!

Стюардесса прошла по рядам, проверяя ремни; загорелась надпись «Не курить». Я и так могла бы сказать, что мы пошли на посадку — у меня заложило уши, и я начала судорожно глотать. Не самое приятное для меня занятие — лететь на самолете. Еще несколько минут — и мы благополучно приземлимся. Все чудесное кончается, и завтра уже меня ждет работа, по которой я совершенно не соскучилась, — нудная московская работа. И, наверное, доктор А-Ким…

Господи, я ведь совершенно о нем позабыла! Нет, не хочу снова видеть доктора А-Кима!

Во Внукове было тоже далеко не холодно, но на летном поле дул сильный ветер. Я накинула на голые плечи заштопанную синюю рубашку — больше для приличия, чем для чего-нибудь другого. Вид у меня, со всклокоченными, выгоревшими волосами, в старом, полинявшем сарафане, был, наверное, не менее дикий, чем у наших актеров… Ничего, Москва переживет.

Против обыкновения багаж привезли очень быстро, и мы поволокли свой груз к выходу — туда, где на площади нам предстояло ждать 511-го автобуса до Юго-Запада. Но когда мы вышли из дверей аэровокзала, Ника, поставив на землю сумку, схватила меня за локоть. Я проследила за направлением ее взгляда — и встретилась глазами с Алексом.

Стройный, загоревший, беловолосый, в аккуратной городской одежде, он стоял рядом со старой «Волгой», серой с темными заплатками, явно знававшей лучшие времена. По всем канонам жанра я в это мгновение должна была испытать прилив необузданной радости, вызванной неожиданной встречей. Как ни странно, но мною в этот момент овладело совсем другое чувство — чувство узнавания. Я узнала его машину — Алекс как-то вечером долго рассказывал мне ее историю; за этой «Волгой» вился криминальный хвост, в ней когда-то погибла любовница прежнего владельца, отравившаяся выхлопными газами, автомобиль потом переменил несколько хозяев, но приносил одни несчастья, и Алекс с приятелем купили его напополам за бесценок.

Господи, какая же чертовщина лезет в голову в такой момент!

Алекс был уже рядом; я видела, что он так же смущен, как и я. Впрочем, не успели мы поздороваться как следует, как нам пришлось подхватить свой багаж и тащить его к машине — мы остановились на самом проходе, нас все время толкали и говорили нам неласковые слова. Алекс как джентльмен нес две сумки и тяжеленный Викин чемодан; когда мы были уже совсем рядом с серым страшилищем, замки на чемодане не выдержали, он раскрылся, и содержимое его посыпалось на асфальт. Первым из него выпал огромный камень, он с грохотом стукнулся о мостовую и покатился дальше, угрожая отдавить мне ноги; я подпрыгнула, и булыжник, потеряв ускорение, в конце концов уютно притулился у переднего колеса автомобиля.

На мгновение мы онемели и остолбенели, потом дружно начали хохотать. Хохотала Ника, прислонившись к Алексовой «Волге» — ноги ее не держали. Смеялась, сняв очки, Вика, наиболее пострадавший элемент, она не держала зла, хотя пробормотала сквозь зубы в промежутках между приступами смеха:

— Скорее всего это Вадик! Ну шутник, узнаю точно — убью!

Сдерживая приступы смеха, Алекс наклонился и неуклюже запихивал Викины тряпки обратно.