|
К тому же в домике ихтиологов меня всегда привечал Феликс, знакомый мне с детских лет, такой солидный и надежный… Он и внешне выглядел как человек надежный: среднего роста, коренастый, с аккуратно подстриженными бородой и усами, всегда подтянутый. Он, единственный на биостанции, каждое утро делал зарядку и совершал чуть ли не ритуальный заплыв. А вот с бородой он был далеко не единственный: большинство представителей сильного пола с гордостью носило этот знак мужского достоинства — ведь при этом можно бриться только раз в неделю, а можно вообще не бриться, как это делал белокурый Славик.
У домика ихтиологов был еще один плюс: рядом с ним за аквариумами и бассейном располагался деревянный стол, неподалеку — место для костра, и это было еще одно замечательное место для вечерних посиделок — тем более что, в отличие от Красной площади, здесь можно было даже танцевать. Как только я пришла в себя, передо мной встала проблема: где жить? Конечно, я могла оставаться в домике Ванды, и она была бы мне рада, но тут было несколько «но». Во-первых, Ванда была женщиной хоть и молодой душой, но все же в возрасте, и она привыкла рано ложиться спать, когда у нее не было ночных экспериментов. Молодежь же в лагере вела полудневной-полуночной образ жизни, а я, несмотря на мои «солидные» тридцать лет, все же причисляла себя к молодежи. Мне вовсе не улыбалось нарушать покой моей любимой тетушки. К тому же домик Ванды был до предела заполнен разным экспедиционным снаряжением, и свободного пространства в нем оставалось очень мало, тем более что Тошка (по-настоящему сэр Энтони, внук английской королевы, то есть внук любимой собаки английской королевы) хотя и отличался поджаростью, был тем не менее псом отнюдь не миниатюрным и занимал немало места. Характер у Тошки был очень общительный, и его трудно было заставить оставаться на ночь в домике, когда кто-то из его обитателей еще гулял. Была еще одна причина, довольно курьезная, по которой я не хотела оставаться у Ванды. Каждый домик в дельфинарии, хоть они и были все построены из стандартных блоков, чем-то отличался от других; такой индивидуальной особенностью коттеджа Ванды было то, что к нему примыкала пристройка, используемая как кладовка, дверь в которую открывалась в небольшой тамбур-прихожую; моя раскладушка стояла прямо возле входа. В отличие от самого домика крыша над пристройкой была двускатная, и в образовавшемся под ней небольшом пространстве жили сони-полчки. Эти очаровательные существа, похожие на маленькую белочку с облезшим хвостом или крупную симпатичную мышку, напротив, с пушистым хвостом, пробуждались регулярно с наступлением темноты, где-то около десяти часов. Прежде чем отправиться на трапезу в ветви ближайшего бокаута, в засушливые дни они ходили на водопой, и это было презабавное зрелище. У Ванды, как и в некоторых других домиках «высшего класса» и лабораториях, стоял кондиционер; когда он работал, на его решетке, находившейся под самой крышей, конденсировалась влага, и вода с нее капала в подставленное ведерко. Сони одна за другой перебирались с чердака на проходивший под крышей желоб, а оттуда изящно прыгали на решетку кондиционера и утоляли жажду. К людям они привыкли и не обращали на нас внимания — если мы, конечно, не слишком шумели. Иногда сразу две сони сталкивались у источника — и тогда случалась маленькая драчка; обычно меньший по размеру зверек удирал и дожидался своей очереди где-нибудь на крыше или в ветвях бокаута. Мы так и не смогли сосчитать, сколько их всего было — то ли девять, то ли одиннадцать; судя по всему, тут жило целое семейство — родители, два крупных взрослых полчка и их более мелкие детеныши. Это были страшно смешные и привлекательные зверьки; когда тетушка днем что-то разбирала в кладовке, они обычно просыпались (но не совсем), и из разных щелей высовывались их любопытные мордочки. Иногда они забирались за планку под потолком, клали на нее передние лапки и, раскачиваясь, заспанными глазками наблюдали за тем, что она делает. |
