Горы были не слишком высоки, но склоны их со стороны моря были подвержены частым оползням, и проложенные чуть ли не по краю обрыва дороги настолько отличались от цивилизованных серпантинов (местами по ним проехать мог только вездеход), что это достаточно надежно защищало и сам дельфинарий, и реликтовые леса от слишком назойливых визитеров. К тому же непрошеных гостей настойчиво отлавливали пограничники, особенно в сумерки.

В трех километрах от базы находилось соленое озеро, на котором был построен дельфинарий дня публики, с трибунами и причалом для катеров из Анапы, Геленджика и Новороссийска, привозивших зрителей. От биостанции до «Дельфиньего озера» (так называлось это заведение) можно было добраться двумя путями: по верхней дороге, проходившей по горам мимо погранзаставы, и нижним — по самому берегу моря; тут приходилось прыгать с камня на камень, и пройти, не замочив ног и не набив синяки, было затруднительно. К тому же узкая полоска берега проходила под крутыми скалистыми обрывами, и всегда сохранялась опасность камнепадов. Надо ли говорить, что я выбрала именно этот путь?

Впрочем, я бы добралась до озера вполне благополучно, если бы не кошка. Она совершенно озверела. Как только мы с ней дошли до кромки моря и она его увидела и услышала, то принялась выть — да, другого слова я и не подберу! Это было никак не мяуканье и не мурлыканье. Мне надо было бы сразу же повернуть назад и взять корзинку, но я же упрямая! И я храбро отправилась вперед. Кошка отчаянно царапалась и вырывалась; когда она попыталась кусаться, я от неожиданности ее выпустила. Она тут же шарахнулась подальше от пугавшего ее моря и попыталась взобраться вверх по обрыву, но это ей, к счастью, не удалось. Когда она соскользнула со скалы вниз, я хотела снова взять ее на руки, но не тут-то было!

И тогда я отправилась вперед, а черное, насмерть перепуганное создание пошло за мной, отчаянно, во весь голос, мяукая. И так мы с ней и шли: то я несла ее на руках, пока могла терпеть ее когти, то она брела за мной под самым обрывом, то я снимала ее с очередной отвесной скалы, опасаясь, как бы она не вызвала камнепад. Она не обратила внимания даже на ласточек-береговушек, тучами носившихся над нами, непрошеными гостями, когда мы забрели в их царство — мы проходили под сплошь изрытой норками стеной из песчаника. Мы появились на озере не через сорок пять минут, за которые я обычно проделывала этот путь, а через полтора часа; первым, кто встретил нас, был мой бывший супруг.

Убедившись, что мы уже на месте, я отпустила кошку, она черной стрелой понеслась куда-то за домики, по направлению к лесу, и мы только ее и видели. Так как на этом ее роль в повествовании заканчивается, скажу только, что в течение ближайших трех месяцев и ее, и вскоре появившихся на свет ее котят наблюдали с расстояния не меньше ста метров, а к еде, которую ей оставляли за хозблоком, она подходила только ночью; очевидно, за это путешествие она настолько разочаровалась в людях, что предпочла своих детей воспитывать дикарями.

Сергей подошел ко мне и, видно, хотел что-то сказать, но только присвистнул, увидев мои окровавленные руки и грудь. Поэтому он произнес только: «Привет!» — и отвел меня в радиорубку над пустыми трибунами, где была аптечка; в рубке тоже никого не было. Первые мгновения нашей встречи прошли как-то скомканно; да и что скажешь в ситуации, когда он протирал мои царапины ваткой, смоченной в перекиси, а потом мазал их йодом, а я еле удерживалась, чтобы не вскрикнуть вслух?! У нас с Сергеем были очень странные отношения: жить с ним было невыносимо, но стоило только ему увидеть меня после длительной разлуки, как он, казалось, вспыхнул такой же пламенной страстью, как и в начале нашего романа.

Обработав мои раны, он принялся меня целовать.