|
Но, зайдя в воду, я уже не смогла остановиться. Вода была теплой — градусов двадцать восемь, не меньше, — и не слишком охлаждала. Но для меня вообще плавать — занятие более естественное, чем ходить, и я сразу же почувствовала себя в своей стихии; немного поплавав, я вернулась за своими вещами, чтобы продолжить свой путь по морю, — что для меня каких-то полтора километра! А вещи — подумаешь, юбку оберну вокруг талии, а кроссовки привяжу шнурками к бретелькам купальника. Конечно, это будет тормозить мое продвижение, но не слишком сильно. Чтобы искупаться, я зашла в воду в самом неудачном месте, и выбраться обратно на берег оказалось делом непростым. Прибрежные валуны были густо облеплены водорослями, и мои ноги скользили по ним, не находя опоры. Кое-как, чуть ли не на карачках, я все-таки умудрилась доползти до брошенных предметов моего скудного туалета, которые все равно уже намокли — я, как выяснилось, оставила их в пределах досягаемости волн.
Казалось, сама судьба толкала меня на заплыв. Подобрав вещички, я выпрямилась во весь рост, но не удержалась, поскользнулась на склизких камнях и упала; уже падая, я инстинктивно сгруппировалась и грохнулась не слишком сильно — постаралась отклониться в сторону моря, и вода смягчила мое падение. Я даже удивилась, услышав громкий звук, не могла я удариться о воду с таким шумом! Приземлилась я, вернее, приводнилась, удачно, руки-ноги были целы, и я не ощущала никакой боли. Потом поняла, что грохот был вызван вовсе не моим падением: на том месте, где я только что стояла, лежал здоровенный булыжник. И тогда меня замутило; я почувствовала, как холод пробежал по телу — это в теплейшей-то воде! Наверное, если бы я находилась в эту минуту на берегу, покрылась бы липким потом — потом страха. Но я уже наполовину была в море и отползла подальше от берега, двигаясь, как многоножка, как какая-то неуклюжая ящерица, — не до изящества мне было. Потом я поплыла, но, отплыв метров на двадцать, замерла и стала внимательно рассматривать нависавшую над узенькой полоской прибрежных камней скалу. Здесь я чувствовала себя уже в безопасности, и тошнота прошла, хотя сердце билось еще неровно; я ненавижу это ощущение — чувствовать телом свой пульс. Повинуясь инстинкту, я распласталась на воде, задрав голову; тело расслабилось и отдыхало, а глаза цепко обшаривали поверхность скалы. Откуда летел тот камень, который чуть не стал последним событием в моей жизни? Просто сорвался, подточенный бесконечными ветрами и ураганами, или… Или его бросили сверху, бросили намеренно — и очень метко? Ведь если бы я случаем не поскользнулась, то лежать бы мне под этой скалой с разбитой головой! Конечно, наверху никого не было видно; впрочем, ведь и прапорщика, потерявшего фуражку, снизу рассмотреть было невозможно. Если кто-то намеревался меня убить, то он сто раз мог отойти от края обрыва, пока я приходила в себя и отплывала от берега. Тем более, насколько я помнила, именно в этом месте верхняя дорога очень близко подходит к обрыву. Все. Я сказала себе: все, переживать ты будешь позже, а сейчас надо побыстрее возвращаться на базу. Никто не мог бы заставить меня в этот момент вернуться на то место, где я чуть не лишилась жизни. Я взяла себя в руки и поплыла — так быстро, как будто это было первенство страны. Добравшись до Ласточкина обрыва, где прибрежная полоса расширялась и можно было идти по кромке воды, не опасаясь камнепада, я вылезла из воды и бегом вернулась в лагерь.
13. ДЕНЬ И НОЧЬ СО ЗВЕРЬМИИ ЛЮДЬМИ
С бьющимся сердцем я подошла к воротам, и первым, кто попался мне навстречу, оказался улыбающийся Алекс. Наверное, вид у меня был достаточно странный, потому что он спросил: — В чем дело? Почему ты смотришь на меня как мокрый, только что вылупившийся из яйца цыпленок, в первый раз взирающий на мир? — Как ты здесь очутился? То есть… то есть я хотела сказать, что не ждала тебя так скоро. |
