— Я сделал для Агрика то, что должен был сделать, — ответил Даждь. — Он молод. За год узнает себя, найдет свое место в мире, и я предчувствую — в его руках мой меч принесет больше пользы. Он принесет победу не только Агрику, но и другим, кто через века возьмет его в руки. Имя же Агрика войдет в легенды — разве это плохо?

Он взглянул на Златогорку, и поляница не нашлась что возразить.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

На север они явились одновременно с весной. Словно от их взглядов таяли снега, пробуждалась жизнь в долинах сумрачных гор.

Златогорка радовалась как дитя, забыв даже по привычке обижаться на Даждя за его поступок. Веселый девичий голос и звонкий смех вливались в крепнущий хор птичьих голосов. Она стала мягче, приветливее, с нетерпением ожидала конца пути и встречи с жителями этих мест. Один из них был ее суженым, к которому ее вез Даждь. Они наконец‑то встретятся — и это наполняло душу девушки сладкой тревогой и предчувствием неизведанного.

Даждя не радовало ничего. Он казался по–прежнему спокойным и предупредительным, но в глазах и голосе его не было радости. Больше восьми лет не был он дома, не видел отца, мать И братьев, но — странное дело — сейчас он и не хотел никого видеть!

Падуб сразу почувствовал перемену в хозяине. Не раз и не два ловил на себе Даждь его тревожный взгляд. И однажды пекленец не выдержал и подсел к витязю.

Даждь сидел, обхватив колени руками, и неотрывно смотрел на костер. Они расположились на высоком берегу над неукротимой горной рекой, что совсем рядом прыгала и грызла берега, стараясь сбросить со спины льдины. Мелкий густой кустарник со всех сторон окружал небольшую поляну. Над его ветвями с набухшими почками возвышались кроны берез. Меж кустов бродили лошади, оставленные без привязи. Златогорки не было видно — наверное, тоже сидит где‑то у воды.

— Поведай, хозяин, в чем твоя печаль? — тихо попросил Падуб. — Может, я смогу помочь?

— Разве ты можешь что‑нибудь сделать? — медленно выговорил Даждь. — В твоих ли силах?

— Это из‑за нее? — догадался пекленец.

Даждь невольно вскинул голову, ища глазами девушку.

— С чего ты взял? — спросил он требовательно.

— По твоим глазам только слепой ничего не узнает, а глухой — по голосу, — рассудил Падуб. — Ты сам не свой становишься, когда говоришь с нею — то ж всем видно!

— Не всем, — возразил Даждь. — Но ты прав, — вздохнул он, — мне страшно делается при мысли, что я выполню свой долг, и она уйдет! Мои меньшие братья подойдут ей больше, нежели я. А не они — так мало ли женихов на свете! Поманит какой‑нибудь, а потом убежит, не оглянется…

— Конечно, убежит, — согласился Падуб. — Она ведь не ведает?.. — Он взглянул Даждю в лицо, и тот покачал головой. — Не ведает! — воскликнул пекленец. — Да ты что, хозяин, и не говорил с нею?

— А зачем? Она должна свободно выбирать, а если начнет на меня оглядываться, разве ж это свобода?.. А вдруг более достойного за моей спиной проглядит? Ты вот, например, разве не вздыхаешь по ней?

— Нет, — улыбнулся Падуб. — Молод я еще для таких дел. Ты вот — в самый раз. И любишь ее…

— Да ну тебя, — отмахнулся Даждь и встал.

— И все‑таки поговори, — не отставал Падуб. — Все лучше, чем так просто себя изводить. Прямо сейчас и пойди. Зорьку вечернюю вместе проводите, а там видно будет!

Даждь сердито отмахнулся, но сказанное запало в душу, и он тайком от всевидящего Падуба отправился в рощу.

Девушка почти сразу, как разожгли костер, направилась туда и до сих пор не возвращалась.