Прислушиваясь к вечерним трелям птиц, Даждь осторожно пробирался зарослями, разводя ветки руками. Весенний прозрачный день подходил к концу, и под кронами уже начало темнеть.
Витязь двигался так осторожно, что птицы скоро перестали его бояться. Они проносились над его головой, распевали на ветках, которые он трогал руками.
Впереди послышался голос, который Даждь узнал бы из тысячи. Златогорка была там, среди берез. Даже не прислушиваясь, Даждь легко различал каждое слово — она нараспев повторяла мольбу–заговор:
— Белая береза, белая подружка, сестре своей услужи, жениха мне укажи!.. Белая березка, верная подружка, дом стоит над горой — суженого мне открой!
Девушка повторяла эти слова, чередуя их с тихой песней о девушке–березке, что стояла на юру, поджидая суженого из дальнего пути, да не дождалась и умерла. Проросла на могиле ее березка, а когда вернулся‑таки молодец, заплакала она человечьими слезами.
Стараясь не шуметь, Даждь заспешил на голос и вскоре увидел Златогорку.
Девушка кружила в танце вокруг березки, ветки которой были завиты в узлы. Прервав на миг танец, она с тем же приговором связала вместе еще две и, отступая, земно поклонилась деревцу. Ее тонкий стан в светлом платье — она эти дни не носила кольчуги, в которой пробудилась, — тоже походил на березку, и в вечереющем воздухе сквозь ветки казалось, что это молоденькое деревце кружит перед старшим.
Даждь выступил из кустов.
Златогорка взяла еще две ветки.
— Березка, сестричка, — зашептала она, — совью тебе косичку. Выбери сторону южную, покличь моего суженого! Выбери сторону северную — покличь мне друга верного!..
— Кого зовешь, девица?
Златогорка вскрикнула и обернулась. В нескольких шагах от нее стоял Даждь. Заметив испуг и смущение на лице девушки, он улыбнулся:
— А я тут бродил — слышу, ты кого‑то зовешь…
Он замолк, не желая, чтобы девушка догадалась, что он окликнул ее нарочно именно в этот момент, но Златогорка и так все поняла.
— Нет! — воскликнула она. — Ты? Только не это! Нет!
Даждь шагнул было к ней — поддержать, утешить, — но она метнулась прочь и кинулась бежать куда глаза глядят.
Даждь остался один под березами. Деревья тихо качали связанными ветвями.
— Понял теперь? — молвил он, обращаясь неизвестно к кому, — Нет, ищи ей другого суженого — по душе, по сердцу!
Златогорка бежала не разбирая дороги. Ей все казалось, что Даждь гонится за нею и вот–вот настигнет, схватит за косу. От судьбы, как известно, не убежишь, и когда на пригорке нога ее неожиданно запнулась о корень и девушка растянулась на земле, она уже ждала, что вот подскочит преследователь, подхватит на руки, закроет рот поцелуем и не отпустит до зари. Но никто не тронул ее, и девушка подняла голову.
Она лежала на залитом лучами закатного солнца пригорке, обнимая руками старый пень. Он был наполовину покрыт мхом, но от корня к солнцу тянулся крошечный, еще слабый росток — когда‑то пень был явором.
Златогорка села подле ростка, расчистила вокруг опавшие листья и мхи, чтобы они не заглушили нового деревца. Явор был не стар, когда его настигла беда — крепкий корень сможет напитать побег, и через несколько лет тут поднимется молодое, полное жизни дерево. Явор оживет, словно не умирал.
Девушка долго сидела, глядя на крошечные листики, и чувствовала, что начинает понимать… Она просила — и получила ответ. Но правильно ли она поняла знак?
Поднявшись и отряхнув с колен листву, Златогорка огляделась. Вдалеке мерцал огонек — их костер. Даждь наверняка там. Он вскинет на нее немой взор, но она будет тверда — главное, не показать, что она что‑то заподозрила. Пусть не догадывается подольше. |