– Сходи к ней и скажи, чтоб пришла, спасибо ей хочу свое сказать.

– Ладно.

– Ну, и ты иди пока, устала я, спать буду.

Устинья пришла под вечер, принаряженная, остановилась на пороге.

– Здравствуй, Устиньюшка, проходи, садись, – ласково позвала ее Анна Матвеевна.

Устинья села, оправила платье. Выглядела она еще молодо, лицо было свежее, морщинок на нем чуть-чуть, да и то не всякий разглядит, волосы густые, под платок убранные. Помолчала немного Анна Матвеевна – и сказала, стараясь не отвести глаз от молодого Устиньина лица:

– Хочу сказать тебе, Устинья, свое спасибо великое, что семью мою в беде не оставила, за детишками доглядела.

– Ну что ты, Анна, чай, все мы люди, в беде друг дружке помогать должны, – нараспев сказала Устинья заранее подготовленные слова.

– Давай сразу обговорим все. За прошлое обиды на тебя не имею, иначе бы не позвала, поминать об этом больше не будем. Сейчас – как хочешь. Приходи в любое время, все тебе рады будут. Если злые языки что непотребное болтать начнут – не слушай никого, это их не касается.

Говорила Анна Матвеевна, а все ж таки какой-то злой червячок внутри шевелился, нашептывал – за что такая несправедливость? Вот сидит напротив бывшая мужнина полюбовница, здоровая да гладкая, вся жизнь ее налегке прошла, ей – жить да жить еще, а тебе – помирать. Но дурного этого голоса старалась не слушать Анна Матвеевна, говорила с Устиньей ласково, и та как будто ничего не заметила. Поговорили еще немного, а этот голосок внутри все злее, так на язык и просится. Тогда Анна Матвеевна сказала:

– Ну, спасибо еще раз, что зашла. Иди – больно уж устала я. Наведывайся да ко мне заглядывай, не стесняйся.

Первую неделю Анна Матвеевна жила как во сне – все ей ново было, всему радовалась, даже маленькому пустячку. Дожди пошли – радость, хлеба теперь подымутся. Внучки прибегут поиграть, повозиться – тоже радость, смотрела на их веселые, гладкие мордашки и налюбоваться не могла. Ирина с Михаилом придут за советом – тоже хорошо, хоть и советчица из нее невеликая теперь, а все ж таки – уважение оказывают. Каждое желание Анны Матвеевны тут же исполнялось, слово ее законом было. Особенно часто по вечерам Ирина приходила, и подолгу они разговаривали в сумерках. Рассказывала Ирина свое житье-бытье – и хоть ничего особенно нового не было в ее рассказах, да ведь не к тому они велись, главное – поделиться с родным человеком своими бедами и радостями.

Ирина вышла замуж, когда ей еще и девятнадцати не было, через год уже Таня народилась, еще через год – Оля. Муж ее, Петро, был обычно человеком тихим и смирным, а главное – работящим, но как выпивал – бывал и груб, и напраслину на жену возводил, и на ребятишек покрикивал. И за последние годы эти выпивки все чаще становились – то гость какой-нибудь, то праздник, а то и просто так, без всякого повода.

Первое время Ирина учительницей работала, а потом, когда Оля родилась и пришлось няньке почти всю зарплату отдавать – с детскими садами плохо в Стерлитамаке, – совсем бросила работу. Когда девочки подросли, пошла воспитательницей в детский сад и ребятишек туда же пристроила. Оно вроде бы и удобно, да больно уж работа нервная – с двадцатью мальцами с утра до вечера возиться, голова пухнет от их гомону и визгу. Нервная Ирина вся стала от этой работы. И здесь – если стук какой-нибудь громкий или крик – вздрогнет, или что-нибудь не так – закричит, нашлепает ребятишек, а то и сама заплачет, прибежит к Анне Матвеевне, а та успокаивает ее.

Задумывалась Ирина над тем, чтобы совсем эту работу бросить – да где другую найдешь? В школе – то же самое, а ничего другого она делать не умела.