Перелетая через меня, Артур задел плечом макушку номера третьего, хват тройки ослаб, и одновременно с обратным махом согнутых в коленях ног я освободил обе свои руки – и целую, и увечную.

Мои резко взметнувшиеся вверх и еще более резко опустившиеся вниз ноги врезались в край фанеры, сбили ее с подставок ящиков, сломали шаткую конструкцию импровизированного хирургического стола. Я на корточках, мгновение – и здоровая нога отталкивается от пола, прыжок – и больная приземляется вплотную к третьему номеру, удар растопыренными пальцами единственной пятерни по круглым стекляшкам противогаза. Стекла трещат, проваливаются в углубление глазниц, номер три слепнет.

Толчок хромой ногой, широкий шаг здоровой, перешагиваю скособоченный фанерный лист, бью обрубком правой руки, тыкаю культей в шею режиссеру и оператору.

Оглушенный подошвами моих впервые надетых на свадьбу ботинок, Артур, приземляясь после насильственного кувырка, едва едва не опрокинул первого. Первый едва едва справился с дисбалансом, и тут моя культя перебила ему гортань.

Первого мотнуло к двери, стукнуло о ее гулкую поверхность, он уронил видеокамеру и тихо испустил дух, медленно сползая по дверной панели.

Сгибаюсь в немного ноющей после аттракциона «гуттаперчевый дядя» пояснице, вынимаю из кулака надежно нокаутированного Артура нож. Артур рефлекторно, бессознательно цепляется за рукоятку, освобождаю нож, взявшись за плоскость лезвия, повернув и дернув, подбрасываю оружие, перехватываю, как надо, и раз – бью не сильно острым кончиком лезвия по запястью правой руки Артура, два – сгибаю колени, поддеваю культей его левый локоть и бью острием по левому запястью.

Ранки на запястьях несостоявшегося палача крошечные, нож самую малость вспорол плоть, однако колол я не абы куда, а попадал в особые области, в специальную точку с ну очень сложными, язык сломаешь, японскими названиями. В результате моего щадящего хирургического вмешательства Артур не сможет, как минимум, в течение четверти часа шевелить пальцами, спустя же пятнадцать минут онемение кистей у него пройдет.

– А а а о о о! – заорал номер третий, шок у него закончился, началась боль. Осколки вдавленного в глазницы стекла окрасил кровавый багрянец, кровь потекла по резине маски.

Я метнул нож.

Есть! Есть еще, как говорится, порох в пороховницах – лезвие пробило грудную клетку, вошло в тело по рукоять, бросок смертоносной стали получился достаточно сильным и точным, чтобы прекратить мучения слепого.

Ну, вот и все... То есть – готовы все трое. Номера первый и третий готовы предстать перед богом, ежели они христиане или магометане, их души готовы к реинкарнации, ежели исповедуют буддизм, или к небытию, если они атеисты. А номер второй скоро будет готов для беседы.

Уф ф ф, как же я устал... Одежда мокрая, голова потная, в ботинках хлюпает, кровавые мозоли болят... Возраст, ничего не поделаешь, чем мы старше, тем крепче дружим с госпожой Усталостью...

Фу у у... Как же мне скучно, господа. Дежа вю – ощущение, что это уже случалось однажды, что проживаю эту жизнь повторно, будто смотрю одно и то же кино снова и снова, снова и снова... А ведь и правда, уже встречались на моем жизненном пути пронумерованные головорезы с цифрами вместо имен, и мне попадались, и...

Я встряхнул головой, стер ненужные мысли, будто удалил компьютерный вирус из биокомпьютера, и занялся насущной суетой.

Во первых, я вооружился – снял с номера первого ремень с ножом и кобурой, нацепил его на себя, вытащил пистолет из кобуры на поясе у третьего, сунул старый добрый «стечкин» за полоску ремня возле пряжки.

Во вторых, я извлек из камеры кассету с записью моего взбрыка и при помощи каблуков уничтожил ее на фиг.