Александр Борисович молчалив, чего прежде за ним не замечалось. Видимо, распродажа вещей довела его до нервного истощения. Распродажа вещей, увольнение с работы, оформление документов. Осталось сдать паспорта, и тогда все — бесправные граждане неправедной страны. Отсюда и вся напряженка, думает он, опуская кавычки и дефисы. Обед протекает в траурной и мрачной обстановке, и непонятно уже, ради чего он затеян. Хотя надо отдать должное Марине: хозяйка она превосходная, утка так и тает во рту. У–м–м-м, как сказала бы Томчик, подмигивая ему своими бесстыдными глазами. А еще лучше, бесстыжими. У–м–м-м, как сказала бы Томчик, подмигивая ему своими бесстыжими глазами. Отложим стило в сторону и не станем вносить правку. Стило, сторону, станем, три свистящих, огрызающихся «с».

(Он не думает, стоило ли ему сегодня приходить сюда. Раз пришел, так чего об этом думать. А вот ауру жалко, два дня провел как в лихорадке, такого с ним не было уже много лет. Всегда готовься к худшему, может, и произойдет что–то хорошее, девиз, начертанный наискось его геральдического знака. Этим обедом они отдают ему прощальную дань. Гостеприимство, не знающее пределов. В Брисбене они бы принимали его не так, в Бостоне тоже, хотя не надо злиться, злость сродни гордыне, а гордыня есть самый тяжкий грех. По возвращении первым делом пойдет в церковь, не был с мая, с Пасхи, когда перед праздником причащался и исповедовался в последний раз. Марина раскладывает по тарелкам остатки утки и остатки яблок, добирает со сковороды последнюю кучку жареного, похрустывающего на зубах картофеля. Нечего обижаться, у них свои заботы. Имело смысл приехать непосредственно перед рейсом. Москва — Нью — Йорк, аэропорт Шереметьево‑2 — аэропорт имени Кеннеди. (Но через Рим, исключительно через Рим!) А может, у них тоже есть своя игла, спица, заноза, только он про это ничего не знает. Раз–два–три-четыре–пять, Александр Борисович собрался уезжать. С ним жена его Маринка по прозванию «Малинка». Естественно, Марина не знает, что он называет ее про себя именно так. Было бы интересно, если бы он узнал сейчас, что она думает. О себе, о Саше, о нем, об их жизни. Простое, короткое и точное заглавие для психопатологического исследования: Их жизни. Тип–топ, прямо в лоб. К вам приходит истукан, берегите свой карман. Сейчас он уже не поедет их провожать, потому что понимает, что это абсолютно незачем. След оказался ложным, хорошо, что гончая сошла с него вовремя. Будет продолжать жить и дальше с кровоточащей раной в сердце и даже не станет пытаться вытащить из груди огненное жало. Последние кусочки птицы исчезли с тарелок, надо вымыть руки и дождаться чаю, потом можно встать, сказать «спасибо» и пойти. Добраться до приятеля и вновь вольготно расположиться в его кресле.)

— Погуляем? — предложила после чая Марина, — у нас тут неподалеку хороший лесопарк, можно побродить.

— Заодно и меня проводите, — благодарным тоном хорошо отобедавшего гостя.

— Без меня, — произносит Саша, — мне тут надо в одно место прошвырнуться, ты уж прости.

Он простил Сашу и даже крепко обнялся с ним напоследок. Прощай, Александр Борисович, может, еще встретимся. В Бостоне, Брисбене и прочих «Б» — топонимах. Бирмингеме, к примеру. А еще в Барселоне, Бордо, Бахавалпуре, Болонье, Буэнос — Айресе. Лучше всего в Буэнос — Айресе, потому что вот этого уж точно никогда не будет.

— Ты не очень спешишь? — спрашивает Марина, закрывая за мужем дверь.

— Нет, — с оптимистическими нотками в голосе отвечает он и предлагает прямо сейчас идти в местный лесопарк, видимо, понимая, куда может завести не его фантазия.

— Только надо Машке позвонить, сказать, что мы ушли, — проговорила Марина и пошла звонить.