— Вай, умереть мне, что же теперь будет? — испуганно воскликнула жена.

— Если станут меня спрашивать по телефону, говори, что я болен, что умираю!..

— Вас могут привлечь? — округлила глаза Гульбадан.

— Там же кроме меня работали и другие! Я и тогда часто болел! Только, черт меня дери, не сообразил запастись бюллетенями.

— Вы же были начальником на плотине, с вас и спросят!

— Заткнись, дура! Комиссия приняла же у меня работу! — крикнул Хазратов, срываясь на дискант, и поежился, как при ознобе.

Проберет озноб, когда вспомнишь, как поторапливал всех, заставлял бульдозеристов сгребать землю прямо с холмов, даже не подвергнув грунт лабораторному анализу. Прораб Инамджан ему не раз показывал места, которые, на его взгляд, были слабо утрамбованы. Но Хазратов только раздражался и высокомерно отвечал: «Сюда будут свалены еще тысячи тонн грунта и камня. Могут ли под такой тяжестью остаться «слабо утрамбованные места»? Надо чуть-чуть мозгишками шевелить, прораб! Иначе не получится из тебя никакого инженера!.. Всегда надо изыскивать способ, чтобы экономить время и государственные средства!..» Да и как не возмутиться, если человек, который еще только учится в политехническом институте, и то заочно, берется поучать, наставлять уму-разуму тебя, человека искушенного. Хазратов умел в таких случаях любого умника поставить на место.

В душе, конечно, он и сам понимал, что плотина строится недостаточно прочно. Да по-иному разве построишь в такие сжатые сроки! Правда, сроки эти он сам сократил до минимума, чтобы приметны были его старания. Но не мог же он предполагать, что вода в озере когда-нибудь поднимется выше дозволенной черты, превысит шесть миллионов кубометров! Пусть те и отвечают, кто не уследил за этим! А он ставил себе цель — сдать плотину в эксплуатацию раньше срока. И сдал. И награду за это получил…

Опять возник перед глазами взволнованный Инамджан. Вот наваждение! Как-то Хазратов решил уехать с плотины чуть раньше времени, а этот взбалмошный парень выскочил наперерез его «Волге», едва не угодив под колеса.

— Ака, трамбуют неважно! Вы что, решили: «После нас хоть потоп»… Да?

— Ты что болтаешь, молокосос? — взъярился Хазратов. — Ишь, какой рьяный нашелся! Мои ребята — молодцы, прекрасно работают. Ты знай следи, чтобы самосвалы успевали гравий подвозить!.. — Захлопнул дверцу и укатил к своей прекрасной Кимсанхон, с которой тогда еще только познакомился.

Да, выходит, прав был Инамджан, лопнуть бы ему — все работы выполнялись, как говорится, лишь кончиками пальцев. Теперь Инамджан там инженером работает — как бы, чертяка, не вывел Хазратова на чистую воду!..

Хазратов подсел к телефону и раз десять беспрерывно набирал номер, пока наконец дозвонился до одного из своих давних приятелей, который заведовал отделением в больнице. Хазратов без обиняков сказал, что болен и сегодня же ляжет, если ему будет приготовлено место в стационаре. Приятель, понимавший его с полуслова, повел себя молодцом — сказал, что место уже готово, хоть сейчас пришлет за ним санитарную машину.

Довольный принятыми мерами, Хазратов вышел из дому, чтобы отослать в Чарвак машину. Изобразив на лице страдальческую мину, он поговорил с шофером, ища сочувствия, и наказал передать Садовникову, что сам приехать не может, так как серьезно заболел.

А вечером, когда спала жара, Хазратов прихватил с собой огромное блюдо плова, приготовленного Гульбадан, и пожаловал в стационар. Заведующий отделением переговорил со своими коллегами и поместил его в палату-люкс. Хазратов переоделся в полосатую больничную пижаму и лег на кровать, положив на голову холодный компресс и натянув до подбородка простыню.